Прядкин С. Мои не придуманные рассказы. Испорченная свадьба

Как-то, сравнительно недавно, рассматривая со своей благоверной наши старые и уже весьма поблёкшие семейные фотографии и вспоминая о нашем житье-бытье, вспомнили и о том самом торжественном дне, с которого, собственно и начался отчёт нашей почти полувековой семейной жизни. По правде говоря, я совсем не люблю вспоминать и никогда бы не взялся описать те обстоятельства, которые накрутились грязной пеной на то радостное и счастливое событие, которое всегда неминуемо случается для влюблённых молодых людей, если только этому не помещают какие-то злые силы. За непрерывной чередой больших и малых событий, важных и не очень обстоятельств в семейной жизни мы никогда их вместе и не вспоминали, но в этот раз я вдруг сделал для себя открытие, что, несмотря на столь долгий срок, они все никак «не отпускают» мою супругу и именно это обстоятельство и побудило меня «взяться за перо».

Так случилось в моей личной жизни, что в сентябре 1973 года после трех лет флотской лейтенантской службы наступил конец моей холостяцкой жизни. В то время я служил в должности командира носовой зенитной ракетной батареи на большом противолодочном корабле «Достойный» Северного флота.

Для морских офицеров не является секретом, что отнимающая огромные жизненные силы и время, корабельная служба и семейная жизнь суть понятия мало совместимые. Но, ведь, как хочется быть нормальным человеком! Хочется любить женщину и иметь надежную «душевную бронеспинку» — так выражаются летчики, иметь семью и связанные с ней все семейные радости.

 В свою невесту Наташеньку, учительницу английского языка в одной из севастопольских школ, я был тайно влюблён еще со школьной скамьи, о чем она совершенно не подозревала. По воле наших судеб, в Севастополе мы жили почти в соседних домах. И, когда после уроков я подолгу стоял в обсуждении наших юношеских насущных проблем со своим школьным корешем Славой Сабировым возле его дома, в котором жила и она, а она легкой походкой иногда пропархивала мимо нас после своих уроков (она училась в другой школе), я сразу же и влюбился в нее.  Помимо внешней красоты, доброго взгляда и девичьего обаяния, была в ней ещё некая душевная загадка, которую я не отгадал и по сей день. В годы нашей учебы после окончания школы, моей — в Черноморском ВВМУ имени П.С.Нахимова, ее — в симферопольском педагогическом институте, у нас были и встречи, и общения.   Но жизненные обстоятельства, которые на несколько лет развели нас в разные стороны и не имеющие никакого отношения к этой истории, нас все же и соединили. Итак, я женюсь!

К своей свадьбе я постарался подготовиться самым основательным образом. Накопил достаточно большую сумму для организации всех свадебных мероприятий. С трудом втихаря вырвался с корабля и смотался в мурманский ювелирный магазин «Рубин» в надежде купить невесте подарок. Ведь в те времена ювелирные изделия были в большом дефиците, и что-то подобное приобрести в североморском Доме торговли, который являлся единственно возможным местом покупки, было совершенно нереально.  Операция «подарок для невесты» прошла успешно. Купил изящный янтарный кулончик в тонкой золотой оправе на золотой цепочке, который, к слову, ей очень понравился, и она проносила его, практически не снимая, не один десяток лет плоть до совершеннолетия нашей дочери. Проведением аналогичной тайной операции, сунув закройщику «на лапу» «четвертной» за скорость исполнения заказа, пошил себе в ателье поселка Роста города Мурманска, который ближе всего расположен к Североморску, свадебный бостоновый костюм. Белую шикарную импортную рубашку именно к этому случаю купил еще год назад в ленинградском Гостином Дворе, когда был в командировке. А модные лаковые туфли приобрел по блату через нашего корабельного интенданта мичмана Николая Николаевича Маслова, у которого в Североморске было «все схвачено» и девизом которого был: «Дайте мне казенного воробья, и я накормлю им весь флот», и этот девиз никогда не расходился с делом. Для гарантии заблаговременно в североморской кассе «Аэрофлота» приобрёл билет на самолёт, хотя никакой нужды в этом и не было, поскольку в этот период времени северяне возвращаются с южных краев домой, а не наоборот, и самолеты из Мурманска летят полупустыми.

Примерно за неделю до моей свадьбы наш корабль встал на очень объемные и технически сложные доработки зенитных ракетных комплексов в судоремонтный завод в поселке Росляково, который находится на берегу Кольского залива примерно в восьми километрах от Мурманска по североморскому шоссе. Получилось так, что моя свадьба по времени совпала с убытием командира корабля капитана 3 ранга Александра Ивановича Фролова на учебу в Военно-Морскую академию, а командира ракетно-артиллерийской боевой части капитан-лейтенанта Аркадия Яковлевича Ермака – на учебу в 6 ВОК ВМФ в город Ленинград.  Перед убытием в академию А.И.Фролов, еще, будучи командиром корабля, написал и направил по команде представление к назначению меня на ставшую вакантной должность командира ракетно-артиллерийской боевой части. Я считал, и ни тени сомнения у меня не было, что своей службой по праву заслужил эту должность. Поскольку, нареканий по службе не имел, а первое место моего подразделения в социалистическом соревновании, что в те времена было чрезвычайно важно, многочисленные грамоты и благодарности за службу были весомыми аргументами к назначению.

И вот я в каюте командира корабля, где еще вчерашний старпом, а ныне новоиспечённый ее хозяин капитан 3 ранга Альфред Константинович   Ильин, вручая мне отпускной билет по семейным обстоятельствам, очевидно переполненный радостным событием своего нового назначения, с добрыми напутствиями счастливой семейной жизни, одарил меня своей улыбкой и, как говорится, с «царского плеча» добавил к положенным десяти суткам еще пять дней.  Итого, целых пятнадцать суток на свадьбу и решение проблем нашей стартующей семейной жизни! Жилищный вопрос на первых порах нашего семейного счастья тоже был улажен: убывающий в Ленинград А.Я.Ермак на время его учебы, а это целый год, оставил мне ключи от своей комнаты в коммунальной квартире, в которой жили еще две семьи.

Итак, полный счастливых ожиданий предстоящего события, я сошел с корабля, в руках большая дорожная сумка, в радостном возбуждении иду по причальной стенке на заводскую проходную, а навстречу идет наш замполит капитан 3 ранга Анатолий Иванович Иваненко. Увидев мою сияющую физиономию при внушительных размерах дорожной сумке и выяснив причину, бросив пару плоских и, как всегда в его стиле, пошловатых шуток по этому поводу, тоже пожелал мне добра в будущей семейной жизни, и мы разошлись, каждый в свою сторону. Наконец, я с десятком-другим попутчиков лечу в Симферополь, откуда добираюсь автобусом в город своего детства, становления в жизни и любви Севастополь, в который всегда приезжал с душевным трепетом и волнением. И теперь вот, с ещё большими чувствами, на свою собственную свадьбу.

В Севастополе предсвадебные дела закружились в бешеном темпе. Покупка обручальных колец на основании справки из отдела ЗАГС о предстоящем бракосочетании, уж такие тогда были порядки, аренда помещения и оформление банкета для свадебного торжества, пригласительные для друзей и еще куча всяких соответствующих данному событию дел.  Я сразу же со своими родителями и родителями невесты оговорил условие, что все материальные затраты и организацию свадьбы беру на себя. Это было хоть и хлопотное дело, но без каких-либо заминок до тех пор, пока накануне свадьбы не возникла довольно необычная проблема.

Администрация диетической столовой, что была на улице Ленина возле Дома культуры строителей, и в которой я заказал мероприятие, поставило условие, что закупка спиртного, и доставка ее на свадебный стол – это уже моя забота. Вина и шампанского во всех магазинах было полно, а вот водка, как на грех, в магазинах центра города почему-то продавалась только в четвертьлитровых бутылках, называемых в народе «чекушками». Я оббежал все известные мне магазины – везде одно и то же. Ну, не поставишь же на свадебный стол эти самые «чекушки»! Не солидно как-то! Я почему-то решил, что чем дальше от центра города, тем шансов купить водку в «правильной» таре будет больше.  Вспомнил о гастрономе в Бартеньевке, что на Северной стороне Севастопольской бухты напротив Братского кладбища. О существовании этого стоявшего, как говорят, «на отшибе», магазина я знал с тех пор, как наш корабль, построенный на Керченском судостроительном заводе, годом раньше на период   проведения государственных испытаний и отработки курсовых задач перед переходом к месту своего постоянного базирования город Североморск, стоял на 14 причале Северной стороны. Возле этого магазина была конечная остановка автобуса, до которой мы, чтобы попасть в город, добирались с корабля пешком, а потом доезжали на нем до причала площади Захарова, а с него на морском трамвайчике до Графской пристани, и попадали прямо в центр города на площадь Нахимова. Мое решение оказалось верным: в Бартеньевке мне повезло, и я нашел то, что безуспешно искал в центре города.  Довольный своей закупкой спиртного к свадебному столу, обливаясь потом от спешки и под тяжестью позвякивающей ноши в обеих руках, я сдал ее администратору столовой и, наконец, добрался домой. Все сделано, улажено, завтра свадьба!

 Захожу в квартиру, а мне отец с порога, молча с тревожным выражением лица, вручает телеграмму, дословный текст которой я запомнил на всю жизнь: «где магнетрон замененный системе тчк не могу сдать дела тчк аркадий». Признаться, от такой депеши с корабля накануне свадьбы, я был буквально ошарашен. Что там происходит?  Кому А.Я.Ермак сдаёт дела? Причем здесь магнетрон, и вообще, какой магнетрон? Все это пронеслось в голове. Справившись с замешательством, думаю: ладно, со сдачей дел разберемся потом, а вот магнетрон – это уже серьезно! По той простой причине, что технические параметры этого устройства, описание и принцип работы которого можно найти в любом учебнике по радиолокации, были засекречены, и потеря его сулила очень большие неприятности по службе вплоть, как я полагал, до уголовного наказания. Таких устройств в моем заведовании было восемь штук трех типов, и бог его знает, о каком именно магнетроне идет речь, из Севастополя-то не видно. Бегу на Главпочтамт, даю телеграмму на имя командира корабля с содержанием, мол, ищите в кладовой   ЗИПа — так на флоте называются запасное имущество и принадлежности. Праздничное предсвадебное настроение было полностью испорчено, в душу забрался неприятный холодок, но никому вида своего внутреннего раздрая не показываю. Хотя легким успокоением было то, что буквально недели с две назад я проверял наличие своих магнетронов и других устройств   строгого учета. Все было на месте, и никакой необходимости доставать их из опломбированных ящиков не было.

С утра все свадебные мероприятия пошли своим чередом.  В отделе ЗАГС меня и Наташеньку соединила семейными узами его заведующая — легендарная защитница Севастополя Герой Советского Союза Мария Карповна Байда. А когда мы вернулись домой после традиционного для севастопольских молодожёнов возложения цветов к обелиску воинской Славы на Сапун-Горе, меня   ждала поздравительная телеграмма с корабля, в которой все офицеры пофамильно, включая и командира, пожелали мне семейного счастья и много разного доброго в будущей семейной жизни.   Моей радости, что на корабле во всем разобрались и магнетрон нашелся в сочетании со знаменательным событием в моей жизни, не было конца.

Свадебный банкет прошёл весело и, как говорят, без сучка и задоринки. На следующий день вся родня и близкие друзья в праздничном настроении собрались на квартире моих родителей. Семейное застолье, тосты, фотографирование и все такое в подобных случаях вдруг прервал   звонок в дверь почтальона с телеграммой в руке, текст которой я так же, как и вчерашней телеграммы, запомнил дословно: «немедленно прибыть в часть тчк вылет доложить тчк командир». По выражению моего лица всем собравшимся стало ясно, что у меня на службе какие-то очень крупные неприятности, поэтому, все быстро закруглилось, и гости разошлись. А отец отвел меня в сторону и, оставшись один на один, спросил, мол, магнетрон этот, часом, не секретный? Пришлось утвердительно кивнуть головой.

Быстро собрал вещи, чувствуя свою огромную вину перед молодой женой, в глазах которой стояли слезы, а выражение ее лица выдавало глубокое душевное смятение и немой вопрос причины моего срочного отъезда прямо из-за свадебного стола.  Попрощавшись с ней и со всеми остальными родственниками, уехал в симферопольский   аэропорт. А в душе стояла дикая тревога за вот так вдруг внезапно исковерканную в самом начале нашу   будущую семейную жизнь.

 В аэропорту дал телеграмму на корабль, кое-как втиснулся в какой-то самолет до Москвы, потом до Мурманска. Нужно сказать, что с самолетами мне крупно повезло, так как еще многие возвращались домой на Крайний Север из своих отпусков, и срочно вернуться на корабль в той обстановке оказалось, действительно, большой удачей. Сопутствовало то обстоятельство, что в те времена столь строгого досмотра, как нынче, не было. Можно было вместо какого-либо опоздавшего к рейсу пассажира, быстро выправив у стойки регистрации билет, добежать по летному полю до самолета и заскочить в него вместе с багажом, лишь бы трап не успел отъехать, что у меня и получилось. 

Лечу с тяжелейшим грузом на душе и терзаю себя самыми мрачными мыслями. Куда и почему пропал из моего заведования в течение этих последних двух недель этот злополучный секретный магнетрон? За его утерю тюремный срок, возможно, и не дадут, но с флота и из партии попрут, это уж точно! Ну, в этом я-то сам виноват, очевидно, проявив служебную халатность.  А вот зачем такой замечательной девушке я своей вдруг оказавшейся нерадивой службой жизнь испортил? И от последней мысли на душе становилось все тяжелее и   тяжелее.

Самолет прилетел в Мурманск уже вечером. Аэропорта в Мурмашах, еще не было, и весь пассажиропоток гражданской авиации осуществлялся через военный аэродром в Килп-Явре километрах в 70 от города.   Само здание этого «аэропорта» представляло собой большой и убогий фанерный сарай синего цвета, от которого на последнем автобусе добираться до городского автовокзала мне пришлось часа три.  А когда приехал на автовокзал, последний автобус на Североморск уже уехал. Такси поблизости тоже не оказалось. Пришлось, доехав на троллейбусе до самой крайней в сторону Североморска остановки – развилки в посёлок Роста, дальше идти до Росляково по шоссе пешком.

 В тот год зима в Заполярье пришла довольно рано. Было очень холодно, встречным ветром в лицо несло мелкий колючий снег, а   по ногам мела поземка. Вышагивая по заледенелому шоссе в явно не по погоде свадебных лакированных туфельках, несмотря на быстрый шаг, я довольно быстро замерз. Вокруг сплошная темень, лишь слева в стороне Кольского залива сквозь снежную пелену в низинах между сопками были едва видны далекие огоньки морских судов, да низкие облака местами слабо подсвечивались огнями далекого Североморска и нескольких поселков впереди вдоль шоссе.  Ни одной попутной машины не проехало мимо. Пока шел по шоссе, все думал об одном и том же: такое радостное событие в жизни так быстро закончилось и, казалось, рухнуло в пропасть!  Где-то под утро я, весь запорошенный снегом, наконец, дошел до проходной судоремонтного завода. Вооруженная вахтерша с недоверием посмотрела на меня, тщательно проверила мой пропуск, мельком заглянула в раскрытую дорожную сумку, и пропустила на территорию завода.

Еще десять минут, и я понимаюсь по сходне на корабль с ощущением, что меня сейчас немедленно арестуют и поведут к следователю. Но ничего подобного не произошло. Продрогший на ветру командир вахтенного поста на юте поставил стеклографом крестик напротив моей должности и фамилии в своей пластиковой табличке со списком офицеров и мичманов корабля, и я ступил на верхнюю палубу. На корабле сонная тишина, лишь слышен мерный гул вентиляции. В рубке дежурного по кораблю, кроме куняющего носом рассыльного, у которого что-либо выяснять было совершенно бесполезно, больше никого не было. Поэтому я, первым делом, не занося вещи в свою каюту, прошел в каюту своего старшины команды мичмана В.П.Сапегина и разбудил его. И тут выясняю, что пока я там, в Севастополе, женился, новый командир корабля А.К.Ильин отозвал представление о назначении меня на должность командира ракетно-артиллерийской боевой части, и, вместо меня, представил к назначению командира кормовой зенитной ракетной батареи моего однокашника по училищу Валеру Макарова. И тот, при приеме дел, проверяя наличие   всех съёмных секретных устройств, обнаружил в своем же заведовании – системе управления ЗРК путаницу с заводским номером одного из магнетронов. В частности, на его корпусе стоит один заводской номер, а в паспорте на него, хранящемся в секретной части корабля, указан совершенно другой. А у меня-то как раз все на месте и в полном порядке!

Невероятной тяжести груз душевных мук буквально рухнул с моих плеч! Свою невесту Наташеньку, а теперь жену не подвел и все счастье нашей семейной жизни еще впереди!  Это – главное! И претензий ко мне со стороны командования корабля никаких нет! 

Утром перед подъемом Военно-Морского флага, я доложился командиру корабля Ильину, что из краткосрочного отпуска прибыл, замечаний не имел. Он, с каменным выражением лица, исключающего любое продолжение общения, не проронив ни слова, лишь кивнул головой. Немой вопрос так и застыл у меня на губах: «Зачем меня вызвали?»  Испросив добро, вышел из командирской каюты, а навстречу (надо же, такое совпадение, как перед моим отъездом на свадьбу) идет со схода на берег наш замполит Иваненко. Тут уж я увязался за ним и уже в его каюте озвучил этот же вопрос: «Зачем меня со свадьбы выдернули, ведь магнетрон-то не из моего заведования?» И тут я услышал ответ, который он выдал, что говорится, «на голубом глазу», повергший меня в шок: «А вдруг ты что-нибудь знаешь?». От столь дикой беспричинной выходки командира корабля во всей этой истории по   отношению ко мне и совершенно дурацкого ответа нашего замполита, в моей душе вспыхнули чувство гнева и горькая обида, но радость от мысли, что все прояснилось, что вины моей никакой нет, и наша семейная жизнь наладится, оказалась куда сильнее!

После подъема Военно-Морского флага я побежал на местную почту и дал телеграммы родителям и своей женушке Наташеньке, что все закончилось благополучно.  А своей любимой сделал приписку: что люблю, что целую и что жду с нетерпением, чтобы хоть словами, хотя бы морально утереть те слезы в ее глазах, блеск которых я заметил в момент нашего расставания после свадьбы. Наконец, когда я остался один на один с самим собой, невольно наступило осмысление происшедшего. Итак, моя свадьба была беспричинно и безжалостно исковеркана командиром корабля Ильиным вызовом на службу.  Мой свадебный отпуск, как говорится, «накрылся медным тазом», потому что об оставшихся одиннадцати сутках отпуска вместе с «командирским пятидневным подарком» и заикаться было бессмысленно. Вместо меня на должность командира ракетно-артиллерийской боевой части назначили другого офицера. В принципе к Валере Макарову у меня никаких претензий не было. Назначили его вместо меня, ну и назначили! Новому командиру виднее. Хотя, за какие прегрешения меня отставили, мне никто и никак не объяснил. Обидно, конечно! Возможно, свою роль в назначении Макарова сыграл совершенно разный стиль нашей повседневной службы. Мое рабочее место в течение дня, за исключением общекорабельных мероприятий, по большей части находилось на вверенной мне материальной части ЗРК: в центральном посту ракетного оружия, в ракетном погребе или на пусковой установке.  Валера больше времени проводил на верхней палубе, где, очевидно, значительно чаще меня появлялся в поле зрения командования корабля.  Хотя, прежний командир ракетно-артиллерийской боевой части Ермак, убывая с корабля по различным причинам, включая отпуска и командировки, всегда оставлял за себя именно меня.

И, хотя проблема с секретным магнетроном возникли у Макарова, а не у меня, это, очевидно, все же не повлияло на его назначение. Что ж, с этим своим моральным багажом пусть он уж сам и разбирается.  А не назначили меня на должность, так это такая мелочь по сравнению с теми обуревавшими мою душу до этого момента мыслями! Ведь впереди еще так много лет службы и поэтому   все мои будущие должности от меня никуда не денутся!   Так поразмышляв над всеми этими стремительно пронесшимися событиями, я, в конце концов, решил, что все равно воздастся сполна всем, кто испортил мне свадьбу и поглумился над моими и самого дорогого любимого мной человека чувствами, и никто из них ни передо мной, ни перед ней даже   не извинился.   Главное, теперь можно вызывать молодую жену и жить с ней долго и счастливо. Что я и сделал.

Я всегда считал, что служи по уставу, старайся, добросовестно овладевай своей профессией, и служба сама тебя продвигать будет. Но чего-то тогда я все же в службе не понял.  Потому что на деле зачастую это оборачивалось тем, что тебя просто, как говорится, «выдергивали из круга» и подставляли под всякие проверки вышестоящего начальства по самым многочисленным вопросам службы.  Мне трудно объяснить поступок своего командира корабля Ильина по отношению ко мне. Могу высказать только свои предположения. Так получилось, что на весах оказалась человеческая порядочность и командирская ответственность. Пусть уж каждый в силу своих убеждений выберет свое мнение. Я-то своё давно выбрал. Поначалу я не понимал, за что со мной так отнеслись.  Но со временем в течение многих лет своей службы, при воспоминании о тех событиях и в размышлениях о случившемся, в моем сознании постепенно как бы подобрался   некий ключ к разгадке этого поступка Ильина. И при этом всегда вспоминалась как-то брошенная мне в лицо его фраза, которая, как я узнал через много лет, разлетелась вместе с неубиваемым флотским юмором по всем нашим флотам, как говорится, от Балтийска до Камчатки: «…Прядкин! Не делайте умное лицо! Вы же офицер!». Так что? Выходит, он считал меня чересчур умным, вместо того, чтобы быть серой посредственностью и его от этого коробило, и он отомстил мне за это!  В таком случае мне становилась понятна и его «щедрость» с «подарочными» пятью сутками – чтобы не мешался на корабле сделать переназначение, а потом и ударить побольнее.

А еще думаю, что Ильин предполагал существование во мне некого внутреннего протеста его приказаниям и решениям и что я не разделяю его глубокого убеждения, что командир всегда и во всем прав.  Хотя я, действительно, всегда имел свое мнение на приказания и решения командира, но внешне, исповедуя принцип единоначалия, никак и никогда его не проявлял и всегда стремился добросовестно и с полной отдачей, выполнить командирскую волю.  Очевидно, он это чувствовал, и я становился для него даже большим раздражителем, чем «красная тряпка для быка». Похоже, слепое бездумное подчинение – вот чего он от меня добивался!  Вспоминалась и высказанная мне как-то в приступе командирского гнева его фраза, «… Прядкин!  я тебя сгною, и ты у меня так старшим лейтенантом и подохнешь!». Однако, как говорят, «бодливой корове бог рог все же не дал». Уже через много лет, когда служба нас развела по разным дорожкам: я служил в должности начальника военного представительства на крупном оборонном заводе-изготовителе тех самых ЗРК, на которых служил в различных должностях и занимался их эксплуатацией и боевым применением, а Ильин — командиром флотского экипажа в Североморске, у нас произошла необычная встреча. И произошла она в каюте моего сослуживца по БПК «Достойный», а на тот момент начальника штаба дивизии противолодочных кораблей капитана 1 ранга А.К.Смирнова на БПК «Симферополь» (в 1996 году был переименован в БПК «Североморск»), когда я был в командировке на Северном флоте. Помню, как Смирнов позвонил ему, сообщив, что у него в каюте нахожусь я, и уже минут через десять в нее вошел мой бывший командир корабля Ильин.  Как подобает в подобных случаях, по флотской традиции мы обнялись, потом отринулись и рассмотрели друг друга. А погоны-то на плечах у нас обоих, оказывается, одинаковые, капитанов 1 ранга! И по выражению его лица вижу и чувствую, что, вспомнил-то он былое. Вспомнил и задумался! А что же наш замполит капитан 3 ранга А.И.Иваненко? Ведь по своей должности, поскольку был, как в той армейской частушке, «нам мать родная», да и просто по нормам порядочности, он, в сложившейся ситуации, просто обязан был организовать телефонный звонок мне в Севастополь с разъяснением ситуации. Однако этого не сделал.  Но здесь-то ответ, как говорится, лежал на поверхности с самого начала. Потому что наш замполит уже давно был банальным, как говорят в народе о таких людях, «бухариком». И как можно взывать такого человека к совести, которую он уже давно пропил? А впоследствии вообще допился до белой горячки, когда пришел в каюту к командиру дивизии и в состоянии ее приступа начал бред нести. Так и увезли, горемыку, в карете скорой помощи прямо с корабля в психушку города Мурманска. Помню, я иногда пользовался тем обстоятельством, что он по понедельникам частенько приходил со своих выходных в состоянии глубокого похмелья. А я руководил группой политзанятий рядового состава ракетно-артиллерийской боевой части и, чтобы хоть как-то устроить себе небольшой передых в круговерти корабельной жизни, на выходные дни отдавал свою тетрадь политзанятий дежурной смене артиллерийского дозора с просьбой переписать в нее материал по нужной теме из журнала «Коммунист Вооруженных сил». Тем более, что эти темы из года в год повторялись практически одни и те же, и я их уже хорошо знал. И   моряки с удовольствием выполняли мою просьбу, лишь бы скрасить монотонность дежурства в маленьком помещении с размещенными в нем приборами контроля за взрывопожаробезопасным состоянием ракетных и артиллерийских погребов, где им только и разрешалось, что читать должностные инструкции и технические описания средств пожаротушения боезапаса корабля.  А Иваненко при проверке конспектов перед политзанятиями все равно не замечал, что мой журнал заполнен разными корявыми почерками натруженных нелегкой корабельной службой матросских рук. По той причине, что, очевидно, с угару, буквы и строчки, прыгали у него перед глазами.  «Готов, готов», пробормотав, резюмировал он и ставил свой крючок на уголке листа тетради рядом с заголовком темы занятия.

Послесловие. И все-таки, казалось, напрочь испорченная моя свадьба с Наташенькой, наперекор всему оказалась счастливой! Вот уже без малого полвека мы идём по жизни рука об руку через все ее радости и трудности!

Но каким же образом на нашем корабле вдруг оказался секретный магнетрон с чужим номером? Ведь учет-то должен быть очень строгим. Должен быть, да, как выяснилось, таковым не был. Хотя, я уверен, проверка номера этого магнетрона после выявления путаницы с ним, была в кратчайший срок проведена соответствующими компетентными органами, ведь иначе и быть не могло. Но результаты ее до меня никто не доводил, магнетрон же был не из моего заведования.   И вот какую историю, связанную с этим магнетроном я узнал, когда через год с молодой женой приехал в отпуск к родителям в Севастополь. Дело в том, что мой отец — кадровый флотский офицер, у которого остались друзья-сослуживцы по Черноморскому флоту, такие же отставники. Один из них работал директором сдаточной базы – небольшого промышленного предприятия, обеспечивающего проведение ходовых испытаний и сдачу кораблей на Черноморском флоте после их постройки на судостроительных заводах. И вот, получив от отца исходные данные: название устройства — «магнетрон», о котором он и понятия не имел, что это за устройство и для чего оно предназначено, и еще название корабля — БПК «Достойный», его товарищ поведал ему следующее.  Получилось так, что в одно и то же время вместе с нашим кораблем проходил государственные испытания после модернизации под корабль управления   крейсер «Жданов» Черноморского флота, на котором был установлен такой же, как и на нашем корабле ЗРК «Оса-М». И надо же было тому случиться, что во время этих испытаний в кормовом ЗРК нашего корабля у Макарова, как и в ЗРК крейсера вышел из строя магнетрон одного и того же типа.  Для устранения неисправностей на обоих кораблях с завода-изготовителя через секретную часть сдаточной базы были поставлены новые магнетроны взамен неисправных.  А регулировщик с этого предприятия, который устранял неисправности на обоих кораблях, был один и тот же. И по ошибке перепутал паспорта на них.   Ну, а эксплуатанты этих кораблей, в чьем заведовании были эти ЗРК, тоже оказались не на высоте, положившись на заводского «дядю Васю». Вот откуда и возникла эта путаница.  

Я много лет зачем-то хранил те две злополучные телеграммы вместе со свадебными фотографиями. А потом взял, порвал их на мелкие кусочки и выбросил. Еще подумал: «Вот порву и выброшу, и тот «кошмарный сон» забудется». Но от памяти, оказывается, никуда не денешься.