Травин А. Будни матроса

   Всё течёт, всё изменяется, – так когда-то говорила одна моя знакомая и была в чём-то права. Меняются времена года, люди и их взаимоотношения друг с другом. Так случается и на службе, когда, казалось бы, люди притерлись, словно трущиеся детали в большом механизме. Но так не может продолжаться вечно – детали рано или поздно начинают изнашиваться. Так мы приходим к тому, что техника дает сбой. В один из апрельских дней дала сбой и нервная система двух матросов срочной службы – моя и Валька. Подошли к концу учения по отработке выхода корабля из нашей бригады. На нашем корабле мы словно одни остались, поскольку вышло так, что рядом не было никого и ничего не предвещало конфликта. Я нарочно не стал употреблять слово «неуставные взаимоотношения», для той ситуации совсем неподходящая трактовка. Да и вообще, кто придумал её? Наверное, те, кто не имеет отношения к нашим вооруженным силам.  Бывали и, по всей видимости, бывают отдельные случаи «неуставняка», но тот, который произошел в штурманской рубке, относился к разряду простой деревенской драки, не более. Разве только нас было двое и куда делись остальные – неизвестно по сей день, скорее всего курили на баке, где же им еще было быть?… Я и сам хотел пойти покурить, но ноги, как на грех понесли в штурманскую, где оказался один Валек. Он сидел в нашем закутке и наносил отметки на карту Финского залива с глубинами. Я засел за инструкцию по навигационному прибору, который давно уж должен был быть настроен, но у меня выходило, как в басне Крылова «…а воз и ныне там». Но на самом деле всё сводилось к элементарному моему разгильдяйству, ведь я не сдал вовремя все зачёты, а потому не вылезал из нарядов – то был рассыльным, то рабочим продпищеблока. И пока я, погрузившись в свои мысли, читал инструкцию, обстановка изменилась, Вальку понадобилась помощь. Да и помощь такая – «принеси-подай». А  нужно-то было всего лишь дать линейку. Я же принёс ему угольник. Почему именно его? Для меня, как студента в прошлом было собственно все равно: угольник или линейка – одна лапша или как говорят: «Тот, он и в Африке тот», тем и другим можно чертить. Знал ли это Валек, знал ли он, что есть такая наука – начертательная геометрия, которая в быту у студентов получила название «ни черта ни пониметрия»? Оглядываясь назад, не пойму, что его так задело. Что если он встал не с той ноги, а может его муха укусила? Хотя, какие мухи в апреле? Ясно стало одно – нервы не выдержали у обоих, ведь ещё в какой-то рекламе начала нулевых говорилось: «Нервные клетки не восстанавливаются». Впрочем, мы и сами уже были накалены до предела. Для начала отправили друг друга к такой-то матери, а после вообще сцепились и спустя мгновение уже катались по палубе штурманской, как дворовые коты, не поделившие территорию. При этом мы здорово мутузили друг друга по ребрам – как в сказке «Буратино» папа Карло поколачивал Джузеппе. На весь наш балаган прибежал Миша Кошкин из БЧ-7 и принялся нас разнимать, вернее пытался это сделать. Куда там, мы сцепились так, что только водой можно было разлить. Наконец-то Мишке это удалось, и мы оба ослабили хватку, но моя правая чисто рефлекторно двинула Валька по губе, да так, что тот от неожиданности вскрикнул. На этом потасовка закончилась с временным перемирием, и каждый вновь занялся своим делом, как будто ничего и не было. На ужин из двоих драчунов пошёл только я, чем мог вызвать подозрение у штурмана или у Мельницына. Зато после ужина в нашей штурманской было не протолкнуться – туда словно набежало «монголо-татарское иго» — представители БЧ-2/3, БЧ-5 и БЧ-7. Любой корабль – одна семья и словно маленькая деревня, в которой моментально разлетаются слухи. Среди всех особенно суетился Борька Баев и когда я зашёл в рубку, первое, что он спросил у меня: «Лёха, ты за что Валька ударил?» Положа руку на сердце, скажу честно – мне очень хотелось треснуть это любопытное создание, чтобы поменьше спрашивал, но как говорится – запал у меня уже был не тот и я перегорел, словно первая лампочка Ильича. Не сказав всем присутствующим ни слова, я молча взял шинель, отворил броняху и поднялся на восьмую астрономическую палубу. Покурить конечно же и заодно подумать над своим поступком и поведением. Привожу свои мысли и вообще то, о чём я тогда думал: «И почему я один думал над этим? Будто я драку начал…И потом, нужно молчать каждый раз и никак не реагировать? Дурак, можно было бы спокойно всё выслушать и забить огроменный болт. Но нет, полез дальше и стал махать руками направо и налево. Видела бы меня в тот вечер моя бабушка, которая всю мою сознательную жизнь учила уму-разуму: уступать младшим и ни во что не ввязываться». Валек был младше меня на несколько лет, по этой причине я мог уступить, но ярость, накопившаяся за те несколько минут, что мы с товарищем «поговорили», возобладала над разумом и сдержаться не получилось. Оставалось только решить одну проблему – скрыть сам факт того, что была драка. Ведь у Валька от моего удара была синюшная губа, и с такой на следующий день на построении флага появляться никак нельзя. Но, как говорится: «Утро вечера мудренее». Дело было сделано, синяки было уже не замазать, как это делалось в учебной части Выборга. Но про это история умалчивает, помолчу и я. А вот расскажу лучше о том, как впервые услышал фразу «На корабле есть всё».

На корабле есть всё.

Отмотаю плёнку нашего флотского кинофильма назад, на январь месяц. Это произошло 8 января, когда я только ещё пришёл на корабль. Ничего не знал совершенно – ни устройства «ЧОНГАРа», ни особенности общения с коллективом, но вот эта фраза запомнилась навсегда. Услышал я её от Артурки Стеманиса – нашего корабельного медика. По какой причине он мне решил про это рассказать, теперь уже не вспомню, но всё это имело смысл. Ибо как я убедился, послать куда-то и что-то найти могут так, что впоследствии можно выглядеть круглым дураком. Возьмем за пример самое простое, во всяком случае так покажется на первый взгляд. Но просто будет лишь для тех, кто давно знает про все «фишки» на корабле. Для простого обывателя некоторые вещи покажутся не только глупыми, но и странными. Вот меня как-то попросили найти на корабле деревья и велосипед. Сугубо гражданский человек скажет: «Да откуда на корабле велосипед и деревья?» Однако он будет не прав – все перечисленные выше предметы на корабле существуют и не в единственном экземпляре; последнее относится к деревьям. Но деревья совсем не такие, которые растут в лесу или есть в оранжерее, а простые пни, которые представляют собой грубо отесанные чурбаки, диаметром примерно 50 сантиметров. И вот на таких чурбаках разделывались тушки на камбузе. Это что касается дерева. Велосипед каждый из вас, читатели, представил таким образом: колёса диаметром в 29 дюймов, усиленная рама, навороченные тормоза и куча переключателей скоростей. На корабле же велосипед являл собой совсем другой вид: два деревянных колеса диаметром в 25 сантиметров, вместо руля какая-то рогатина, раму заменяла доска, на которой можно стоять. Никаких педалей не было и в помине, а значит не было и цепи. Подытожу: громкому названию «велосипед» соответствовал вполне приличный деревянный самокат. Кто его сделал и для чего – осталось Великой тайной. Я до сих пор так и не понял, для чего его держали на корабле – по всей видимости, добираться быстрее до нижних боевых постов. Шутка, конечно, но «велосипед» этот так и стоял на третьей палубе в районе камбуза или арсенала (уже не носового, а центрального). И как видно из первого примера, на корабле нашлось место велосипеду и деревьям, пусть и в несколько иных формах. Перейдем теперь к тому, на что попался я, словно рыбёшка на крючок. Дело было теперь уже в феврале, когда я стоял рассыльным. В одном из очерков я не раскрывал некоторых особенностей того наряда, поэтому поведаю об одном нелепом (теперь уже видится так) задании. Отправили меня как-то проверить –  вскипел ли чайник на…клотике. Ну а я что, услышал слово «чайник» и спокойно ушёл на камбуз. Открыв дверь, обратился к Айку Баграмяну (ещё один старший камбузного наряда помимо Артура): «Чайник-то вскипел? А то меня послали проверить». Артур и все остальные посмотрели на меня, словно последнее чудо на Земле увидели и почуял я всем своим нутром – пошло что-то не так. Так это, Ефимов, тебе на бак надо, сходи и проверь там, – протянул Айк. Я развернулся и побрел по коридору третьей палубы до трапа, что рядом с кормой, попутно бурча что-то себе под нос. Что именно не помню, возможно, перебирал всякими словами дозорного по живучести, который был явным зачинщиком этого спектакля. Я и маршрут нарочно выбрал подлиннее, чтобы только не показываться ему на глаза. Дойдя до бака, естественно никакого чайника и тем более кипящего я не увидел, что ещё больше меня разозлило. Выругавшись про себя и вспомнив дозорного на чём свет стоит, пошёл до рубки дежурного. Подхожу, а он мне: «Нашёл?» Я: «Конечно нет». Наступила пауза…Я глянув на него заметил, что он на его лице появилась усмешка или какое-то подобие улыбки и вдруг он резко захохотал. Я смотрю на это всё округлёнными глазами и ничего не понимаю. А он мне: «Ефимов, запомни, на клотике чайник не вскипятить, не попить и вообще не разместиться дружной компанией. Клотик – набалдашник на флагштоке. Понял меня, нет?» Я от досады только и ответил: «Понял». Так я и запомнил первый подвох на корабле. И если углубиться в историю нашего военно-морского флота, то не одно поколение вновь прибывающих на корабли искали этот клотик и чайник, который должен кипеть. И многие моряки, как и я погорели на этом. В любом случае стесняться признаться в этом ничуть не зазорно. Ошибки совершают все, а вот не ошибается тот, кто ничего не делает…Обо всём этом я вспомнил, когда сыграли отбой.

Что принесёт нам день грядущий или любовь к спорту.

На следующий день нужно было выдумывать причину, откуда у моего товарища синяк. Благо об этом не узнали вечером – штурман и Мельницын были на сходе, и это было просто здорово. Мне бы сразу влетело по первое число …По крайней мере заработал бы хорошего подзатыльника, да и не один. Но так мог поступить только штурман. Мельницын бы доложил старпому, а тот уже оторвался бы на мне как следует. В этих делах он был большим профессионалом, а когда обращался к матросам, частенько говоря при этом: «Спец, бля!» При этом упирал руки в боки, прищуривал глаза и внимательно осматривал с ног до головы. И взгляд его был настолько испепеляющим, что хотелось провалиться сквозь землю…о чём это я – сквозь палубу. Но вместо этого каждый стоял и слушал о себе много интересного. После «лекции» виновник направлялся драить «дючки» (гальюн), либо работать на береговые склады – таскать мебелишку, корабельные запчасти и всё в таком духе. Но впереди была целая ночь, до предполагаемого разбора полётов оставалось несколько часов и я уснул. На службе не нужно считать овечек, которые прыгали бы через забор – за день можно было так накувыркаться, что и не нужны эти «считалки»…  

   Утро следующего дня выдалось дождливым, но, не смотря на этот факт, после подъёма к общему недовольству экипажа сбор объявили на юте. Для чего? Для проведения зарядки конечно же. С самого начала для нашего экипажа причальная стенка стала «стадионом», и сразу вспомнились слова Владимира Высоцкого про зарядку:

Вдох глубокий. Руки шире.

Не спешите, три-четыре!

Бодрость духа, грация и пластика.

Общеукрепляющая,

Утром отрезвляющая,

Если жив пока еще — гимнастика!

Вот отрывок был прям про нас, знал бы сам автор, что он в самую точку попал. И пока я вспоминал эти строчки, матросы с других кораблей бригады в это время «отдыхали». Можно предположить, что занимались заправкой люлек и приводили себя в порядок, а именно умывали мордочку лица. А мы, бегая по причальной стенке, нередко слышали голоса вахтенных: «Опять «ЧОНГАР» бегает». Ну, бегает, дальше что? – думал я, будет отличная подготовка. А сам пыхтел, поскольку порой мы бегали около часа, оставляя на зарядке столько калорий, что гражданскому лицу это и не снилось. И пока шла зарядка, то сравнить нас можно было с молодцами-богатырями во главе с дядькой-черномором, да только нас было 100 человек, а «дядькой» был Магомед Базаров – один из старшин БЧ-2/3. Никогда бы не мог подумать, что наши друзья из Дагестана так любят спорт. Магомед, как представитель этой Республики, был классным спортсменом, любой мог позавидовать. По этой причине он и бегал с нами каждое утро. Его любимое «Побежали» было каким-то необычным что ли, он говорил это слово с такой интонацией, что для нас оно звучало будто приговор, поскольку мы знали, если Магомед вышел на зарядку, то пощады нам не будет. И хорошо, что бег длился час. Проклятое курение…Каждый раз давал себе слово бросить и забывал про обещание, когда заканчивалась зарядка. Скажу даже больше – мы с Семёном после зарядки могли «посмолить» на баке. Вот такими мы были спортсменами…Зато завтрак уплетали так, что за ушами всегда трещало…

   Главное, чтобы не затрещало другое место, ибо завтрак уже закончился, а до построения оставалось минут тридцать. Ровно в 7.40 по «каштану» донеслось: «Команде приготовиться к построению на подъём флага. Место построения – ют, форма одежды «номер 5». Ну все, сейчас мне влетит по полной программе, — подумал я, попутно вспомнив выражение любого студента: «Готовься к худшему, надейся на лучшее». Строились мы по обыкновению раньше командиров, они ведь начальники, а начальство, как известно не опаздывает, а задерживается. Наш штурман, словно важная птица всегда подходил одним из последних, раньше него должен был прийти только Мельницын. Но что мы увидели? Мельницына не было и к нам шёл только Сергей Игоревич. И я подумал: «Ничего, легче объясняться будет». Однако и этого делать не пришлось. Наш командир увидев всю «красоту», которую я накануне навел на лице Валька, вопросительно посмотрел на нас двоих. Его взгляд был не такой, как у старпома. Он был пронизывающим что ли и словно пучок радиоактивных частиц проходил через нас…Впрочем, штурман обо всём уже догадался сам и всё зависело от его настроения. Что он скажет, кому расскажет? Ранее я упоминал, что Сергей Игоревич был человеком мудрым, он уже был в двух шагах от очередного воинского звания и решил не поднимать шумиху. Решил вопрос следующим образом – для начала он отчитал нас после построения, не дав нам перекурить. Отчитал не столько за драку, сколько за то, что мы его могли подвести под монастырь. Скоро должна была нанести визит проверка нашей БЧ, а мы тут развели детский садик «Якорёк». И он нас отпустил. Вот так взял и отпустил, взяв с каждого слово, что подобного не повторится, иначе мало не покажется. Но перед тем, как отпустить, дал задание наводить порядок на своих боевых постах  – Вальку в румпельном отделении, а мне в штурманской рубке. И надо сказать, мне повезло меньше. Вероятность того, что какой-нибудь проверяющий полезет в румпельное отделение равнялась практически нулю, то вероятность посещения «крупнозвездным» моего поста равнялась ста процентам. Но всё же это было лучше, чем попасть в опалу к старпому или Мельницыну. К приборке добавилась и починка замка в гиропосту. И почему ни у кого руки до сих пор не дошли до его починки, – подумал я и почесав затылок так, как будто от этого легче станет думать, стал искать путь решения. В ход пошёл старый замок с ГКП. Но, чтобы из двух «сваять» один, нужно было перебрать оба замка. В этом деле я хоть и не был большим мастером, но, по-моему скромному мнению справился на «отлично» – замок работал и пост отныне запирался на ключ. Впоследствии это пригодилось, ибо у поста любили собираться всякие «тусовки» – «моторы» и «рогатые». Провозившись таким образом до обеда, мной был наведён отменный порядок в посту. После обеда я с Семёном бахнул по стаканчику кофе и отправился было спать, но навстречу попался штурман и отправил прибираться в штурманский класс на шестой палубе. Боже, там творился настоящий бардак – пыль на зеленых баках, на которых некогда располагались навигационные карты и множество клочков тех же карт, которые были давно никому не нужны. Времени, которое было дано на приборку, хватило с лихвой. К вечеру штурманский класс был прибран так, словно там и не было беспорядка. После ужина сделали важное объявление. На завтрашний день была назначена репетиция к параду на Якорной площади, который был посвящен Дню Победы. И завтра это, 1 мая, наступило очень быстро, никто и опомниться не успел.

«Ласковый» комбриг.

Май месяц…Было по-прежнему прохладно и настолько, что мы до сих пор ходили по форме №5. Построение экипажа было уже не на юте, а на причальной стенке. На ней формировались все парадные «коробки». Помимо нас тут были экипажи малых противолодочных кораблей «ТАТАРСТАНЕЦ», «КАНАШ» и «НОЯБРЬСК», корвета «УМНЫЙ» и береговых тральщиков. Каждый командир проверял выправку и «комплектность» формы каждого матроса. На Якорной площади нас должен был проверять сам командир бригады, а тот мог еще устроить строевой смотр, как сделал это в феврале.

   По окончании всех проверок, была дана команда: «Напра-во! Шаагом, марш!» И полились рекой экипажи кораблей, численность которых насчитывала 500 человек. «Раз, раз, раз, два, три», – то и дело доносилось то впереди, то сзади. Замыкающим шёл экипаж корвета «УМНЫЙ». Проходившие мимо люди то и дело останавливались, иные оборачивались и смотрели на нас, будто никогда не видели моряков. В прежние времена, когда Кронштадт был ЗАТО (закрытое административно-территориальное образование), здесь находилось до 8000 человек. Была своя бригада катеров. После середины «нулевых», когда была отстроена дамба длиной в 15-20 километоров, город перестал быть закрытым, часть экипажей и бригад расформирована, численность военных моряков сократилась, и из тех тысяч шагали теперь лишь сотни матросов и офицеров с немногочисленных кораблей… Довольно быстро добравшись до площади, мы увидели, что комбрига ещё нет и в помине. Еще бы, большой начальник, можно и задержаться. На брусчатке стояли экипажи моряков-подводников из соседней бригады подводных лодок, в составе которых были «ВЫСОЦК» и «ЯХРОМА». Эти ребята отличались от нас куда большей дисциплинированностью и выправкой. Вот где был сплочённый экипаж, в отличии от нас. Как только ступили на площадь, все попросились курить. Те же стояли, не шелохнувшись, словно их держали в ежовых рукавицах. А мы кучкой расположились на подъёме оврага рядом с Макаровским мостом. Когда-то это было поистине страшное место. Здесь, в 1917 году расстреливали российских офицеров. Всех, кто был противником новой власти. И кто расстреливал? Матросы, о которых мы знаем, как о геройских и дисциплинированных людях…Но, ведь если задуматься – такова наша история и она не требует сослагательного наклонения, ведь так или иначе, спустя несколько десятилетий всё встало на свои места – офицеры вновь командовали матросами и они ходили ровным строем на парадах, исправно несли свою службу…От перекура отвлёк рокот мотора…Это ехал наш комбриг на своем штабном «УАЗике». Сейчас начнется, – послышалось в толпе. И действительно, не успел комбриг выйти из автомобиля, послышалось:

— Я не понял, военные, это что за бардак? А ну, строиться, время пошло.

Побросав всё, что не успели докурить, мы побежали, чуть ли не галопом на построение. Нашим условным местом был центр, напротив Морского Собора. Почему так, неизвестно. Возможно из-за того, что с нашего экипажа была выделена знамённая группа, которую представлял наш Мельницын, матросы Миша Кошкин и Серёга Конюхов. Наступила тишина, если конечно не брать в расчет шум улицы. Комбриг походил взад-вперёд и начал диалог со слов: «Товарищи, скоро наступит великий праздник и нам предстоит несколько дней репетиций, отработки строевой, развороты в парадный строй. На всё это 9 мая приедут смотреть наш адмирал и ветераны Великой Отечественной войны. Так что не подведите, товарищи. Вы меня знаете, я с вас не слезу, пока не будете маршировать как положено». Что могу сказать? Комбриг человек слова, он его сдержал. Команды «равняйсь» и «смирно» мы уже научились выполнять довольно давно, а вот разворачивались в парадный строй пока что не очень. Об этом красноречиво говорила физиономия комбрига. Под конец он состроил совсем кислую мину, не выдержал и скомандовал:

— Отставить, негоже так ходить, как стадо баранов, ей Богу. На исходную, ходим заново!

Идем на прежнее место и ждем…Равняйсь! Смирно! Напраа-во! Цокание прогаров и ботинок раздается по всей площади. Шаагом, арш! И понеслась…Раз, раз, раз, два, три, – проносится в голове, чтобы не сбивался шаг. Прошли мы таким образом круга два или три, а комбриг тем временем придирчивым взглядом наблюдал за нами. Наконец он остановил этот балаган и построил нас в том же порядке, как и в самом начале:

— Так, объявляю оценки. Ходите из рук вон плохо, «ЧОНГАР», вам вообще «кол» надо ставить, безобразно маршируете, но на первый раз ставлю «парашу. Остальным натянутая «тройка».

 Вот так раз, выступили ещё и хуже всех…

Так, а теперь надо бы спеть, у всех есть строевая песня? На поверку оказалось, что она была только у подводников. Гневу комбрига не было предела.

— А остальные? Вы что, бл…ть, оборзели? Бараны! Сроку даю до завтра, чтобы у всех была песня! Всем понятно?

— Так точно, – отвечаем хором.

   И тишина…В тот момент очень не хватало фразочки Крамарова из «Неуловимых»: «А вдоль дороги мертвые с косами стоят…» Ну что же, на этой ноте можно было и закончить репетицию, но комбриг захотел услышать, как исполняют подводники. И мы еще минут пятнадцать стояли и слушали, как поют во весь голос моряки нашего доблестного подводного флота. Вывод можно было сделать один – когда эти ребята пели, они словно жили этим и как будто набирали глоток свежего воздуха перед погружением под воду. Матросы и офицеры были подготовлены не только физически, но и настроены на праздник – даже песню выучили так, что позавидует любой вокально-инструментальный ансамбль. Что думали остальные в этот момент, мне не дано, но в той ситуации мы все здорово подкачали. И уже по приходу на корабль, в тот же вечер начали помалу учить песню, которая была рекомендована помощником командира по воспитательной части. Её текст вначале показался сложным, и это не смотря на то, что учили мы лишь отрывок. А сама песня называлась «Если завтра война», автором строк которой является всеми известный Василий Лебедев-Кумач:

Если завтра война, если враг нападет

Если темная сила нагрянет,-

Как один человек, весь советский народ

За любимую Родину встанет.

На земле, в небесах и на море

Наш напев и могуч и суров:

Если завтра война,

Если завтра в поход,-

Будь сегодня к походу готов!

Если завтра война,- всколыхнется страна

От Кронштадта до Владивостока.

Всколыхнется страна, велика и сильна,

И врага разобьем мы жестоко.

После ужина с отрывом в пять минут грянуло построение на юте, для репетиции на причальной стенке. И вот что удивительно, репетировали мы одни-одинёшеньки, но перед этим прозвучали слова напутствия командира корабля.

— Все слышали, как пели подводники?!

— Так точно, тащ командир!

— Чтобы завтра исполнили также. Командуй старпом.

С этими словами командир ушел на борт, оставив нас наедине со старшим помощником. А тот начал со своей любимой фразы: «Товарищи, среди нас есть вовсе не товарищи, но мы с ними справимся и хорошо выступим перед командиром бригады! Становись! Равняйсь! Смирно! Напраа-во! Шаагом, марш!»

   И пошли мы ровным строем (впрочем, это, наверное, нам казалось) мимо чайной и до ворот КПП. Развернулись, и, не доходя до чайной, услышали: «Песню заапевай!» Это старший помощник докричался до нас, и мы начали орать во все горло. Смешалась сотня разных по звучанию голосов и теперь комбриг слышал наше песнопение, но в рубку дежурного больше не звонил, как это делал зимой, поскольку сам бы и нарушил свой собственный приказ – репетировать даже вечером. Пропев таким образом раз пять или шесть, мы были остановлены и построены у трапа. На завтра, 2 мая было назначена повторная репетиция на Якорной площади. Но планы, как известно, строить нельзя – вместо утра мы репетировали днём и снова по форме №5. Жарко…Но что тут поделать? Вспомнил деда, который служил в Анапе в 50-е годы. Он и его сослуживцы в шинелях ходили даже летом. Абсурд, но таковы реалии нашей армии. Вспоминая, как тяжело было моему деду, я мысленно укорял себя за то, что распустил нюни…Жарко, но можно было и потерпеть, не расплавился – не шоколад в конце концов. Но это сейчас со стороны легко рассуждать, пусть и о себе самом. Солнце уже припекало, и это в самом начале мая. Никогда я не понимал свой родной климат. В мае может быть и холодно, а может и очень тепло. Но, к сожалению, погода мало что решала – был приказ о форме ношения одежды и раньше положенного срока снять шинели мы не могли, в будущем я даже буду рад, что этот приказ был в действии, но это будет позднее, а пока мы снова ходили по площади. Комбриг смотрел на нас с высоты своего полета и мы (да и не только мы) смогли показать себя во всей красе. Он был доволен «выступлением» и в этот раз поставил всем по тройке, но при этом вставил: «ЧОНГАР, вам ставлю три с жирным минусом». И чем мы ему не угодили, неизвестно, но оставим пока комбрига, он никуда не денется. Репетиция подошла к концу, и мы отправились домой, на свой корабль конечно же. Он был вторым домом, для меня-то точно. По прибытию на «ЧОНГАР» штурман построил нас у каюты и объявил:

— Товарищи, завтра к нам приезжает проверка, состоящая из офицеров береговой базы. Всем проверить материальную часть и повторить обязанности, что будут спрашивать, не знаю, так что имейте в виду. Ты понял меня, Ефимов? Тебя это в первую очередь касается!

— А чё сразу Ефимов, тащ командир? Я рыжий что ли?

— Так, отставить разговоры, «чё» – по-китайски жопа, а я вас китайскому не учил. Всё, свободны.

   И с этими словами мы пошли по местам своих заведований – Ильдар и я в штурманскую, Тёма с Семёном в гиропост, Миша с Лёней в ГКП, а Валёк в румпельное отделение. Как я упоминал выше, последнему повезло больше всех, ибо вероятность того, что какой-нибудь «капраз» или «кавторанг» дойдёт до самого дальнего поста была очень мала. В лучшем случае измажутся и будут очень недовольны. А вот кому не повезло вовсе, так это нам – расчёту боевого поста в штурманской рубке. Здесь должна была состояться основная проверка. И поскольку мы не знали, что нас ждёт, то отработали все свои навыки, как при учебной тревоге – например при подготовке корабля к бою и походу. Включали все приборы, проверяли технические параметры, связь по правому и левому бортам и наконец, самое главное – настраивали приборы и выводили текущие координаты корабля  на монитор. Плюс ко всему этому мы повторили все обязанности – как военнослужащего, так и действия по тревоге. На этом вроде бы и должен закончиться день, но командир снова собрал нас и уже при нём мы отработали всё то, что делали в начале вечера. Главной задачей было вовремя доложить со всех постов о боевой готовности, а наша с Ильдаром – запустить вовремя приборы и доложить о готовности. Вроде всё просто, но посмотрим, что получилось на следующий день, 3 мая…А получилось всё практически так, как и должно было получиться. Замечу, кстати, что репетиции у нас в тот день не было и мы преспокойно повторили всё ещё раз: повторенье – мать ученья. А в 15.40 было объявлено: «Боевой части «один» прибыть в штурманскую рубку, форма одежды №3 (парадная). Когда мы зашли в рубку, то увидели как преспокойно откинулся в кресле Мельницын, рядом стоял совершенно невозмутимый штурман. А мы выстроившись вдоль стола, на котором были установлены все навигационные приборы, стали ждать…А ждать пришлось недолго. Где-то в районе поста БЧ-7 послышались голоса – это к нам подходила комиссия, состоявшая из «каптри» и капдва». И вот они зашли, а мы сразу вытянулись по струнке, не смея пошевелиться. Командир представил нашу немногочисленную БЧ и началось то, к чему мы готовились каждый день. Все, кроме нас с Ильдаром разбежались по боевым постам и через мгновение из разных боевых постов начали поступать доклады о готовности. В это самое время мы с Ильдаром «развернулись» и уже на включенных приборах объясняли офицерам, что к чему – какие координаты показываются в данный момент, реальное время, на которое настраивалась навигация. Если кто подумает, что всего этого офицеры не знают, а какие-то там матросы отличники боевой и политической, то будете не правы. Это они нас проверяли и задавали вопросы, будто на экзаменах, только уже практических, ведь скоро мы должны были впервые выйти в Финский залив. И хоть пели мы пока плохо, то весьма неплохо знали свои приборы и по результатам проверки получили от проверяющих отметку «хорошо». И как я предполагал, ни один из них не дошёл до поста Валька, оно и к лучшему – не отмыли бы форму потом. Не стали спускаться они и до гиропоста, так что отдувались за всех лишь мы с Ильдаром. Но это было не сложнее, чем стоять на морозе в -25 градусов и имитировать тушение пожара на борту. На этой ноте мы «распрощались» с комиссией и начали готовиться: кто к наряду, а кто к очередному заданию от командира нашей доблестной боевой части. В наряд попал я и Семен, но только развели нас по разным берегам – его арсенальным, а меня рассыльным, хорошо хоть не на камбуз. И тогда, стоя на юте по форме №3 я не знал, какой удивительный сюрприз уготовила мне судьба на следующий день, 4 мая.

Был тихий вечер и рядом пели моряки.

Наступил вечер, солнце клонилось к закату, никаких происшествий не случилось, на борту было тихо и спокойно, да настолько, что было слышно, как кто-то играет на гитаре. Играли простые песни – то ли Розенбаума, то ли группу «Любэ». Вообще, надо отдать должное и инструменту, и людям, кто ловко управлялся с ним. До службы в армии я так и не освоил игру на гитаре, поэтому приходилось быть «слухачом» и завидовать, как говорится молча. Да собственно и завидовать было некогда – моим «инструментом» была сумка через плечо, а нотами – список экипажа, впрочем, как обычно. Я настолько привык к этому отнюдь не почетному наряду, что даже добавить больше нечего. Но единственным и несомненным плюсом было то, что с ним незаметно улетало время – от построения до ужина и далее до отбоя. И в отличие от арсенального, рассыльному никогда не хотелось спать. Впоследствии я даже немного жалел, что меня перестали ставить в этот наряд, но это будет позже…Пока что наступил отбой. Совсем не тот, который бывал зимними вечерами. В кубрике уже было светло, ведь начались непонятные многим белые ночи, электронагреватель отключен, но в помещении по-прежнему неизменным атрибутом были постиранные носки, которые перекочевали с импровизированной сушилки на «люмик», который был отдраен теперь каждый вечер, но всё время задраивался под утро, ибо становилось холодно, а объяснялось это просто – здесь хозяйничали ветра-задувалы с Балтики и шутки с ними были плохи, продует на раз – мало не покажется.

Продолжение следует…