Командир быстрым шагом подошел к лодке. Ему было сорок два года, выглядел он на пятьдесят, и лицо его сияло.
Он сорвал с себя фуражку, украшенную великолепными дубами и шитым крабом, и, изящно размахнувшись, бросил ее туда, где солнечные блики болтались вперемежку с окурками, — в вонючую портовую воду.
— Все! Больше не плаваю! Все! Есть приказ, — сказал командир атмосфере и, повернувшись к лодке, поклонился ей. Прости, «железо», больше не могу! Глаза его засветились.
— Прости, — прохрипел командир и согнулся ещё раз.
— Товарищ командир! — подбежал дежурный, перепоясанный съехавшим кортиком. — Товарищ командир!
Командир, чувствуя недоброе, радикулитно замер.
— Товарищ командир… у нас в субботу ввод, а… запыхался дежурный, — ах… в воскресенье выход… только что звонили… х-х… просили… просили передать, — доложил он в командирский крестец, радуясь своей расторопности.
Командир молчал, согнувшись, две секунды.
— Где моя фуражка? — спросил командир тихо, точно про себя.
— Еще плавает, товарищ командир.
— Всем доставать мою фуражку, — сказал командир и разогнулся. Все бросились доставать. Мучились минут сорок. Командир подождал, пока сбегут последние капли, и нахлобучил ее по самые глаза. Глаза превратились в глазенки, потом он сказал шепотом что-то длинное.
Покровского читаю как лекарство от душевной болезни. Покупал его книги вразнобой. Выпустил ли он ПСС? С удовольствием бы купил!