Дементьев Ю. Гребля на яле у мыса Низменного

Моему Командиру
капитан-лейтенанту
Левченко Валерию Павловичу

Тысяча девятьсот семьдесят шестой год. Уже осень. Корабль постоянно в море. Поодиночке и в группе мы выполняем задачи БП, то есть – боевой подготовки.
Сегодня ракетный крейсер «Адмирал Фокин» участвовал в ракетной стрельбе по надводной цели. Он не просто участвовал, а был стреляющим кораблём. А наш бпк «Строгий» был кораблем-контролёром.
«Фокин» занял исходную позицию и произвёл пуск одной ракетой П-35. Ракета благополучно сошла и, отстрельнув стартовики, на сверхзвуке полетела к цели. Мы благоразумно держались немного дальше зоны безопасности. Потому что, если это изделие на сверхзвуке и безо всякого ВВ (заряда) только корпусом заденет, то можно благополучно и без замечаний утонуть. Но ракета быстренько преодолела время и пространство, нанизала на себя несколько сот километров и пропала в глубинах Японского моря.
Теперь настала наша очередь проконтролировать результаты стрельбы одиночной ракетой по неподвижной мишени.
Мишень стояла кабельтовых в пятнадцати от берега на мелководье на двух якорях. Это – стандартное ржавое сооружение вроде катамарана. На палубе установлены две мачты, между которыми натянута сетка из проволоки, а на топах – радиолокационные отражатели для увеличения радиолокационной заметности. Ну, чтобы головка самонаведения из всего, что в этом районе отражает, выбрала бы именно данную мишень, а, скажем, не случайно забредший буксир с пьяной командой.
Были на мишени еще печки для ракет с инфракрасной головкой самонаведения. Но сегодня у них работы не было.
Мы подошли к мишени как можно ближе. Сигнальщики напряглись и старались отыскать повреждения. Вахтенный офицер, командир, старпом, командир БЧ-2 и я – командир БЧ-4 — изо всех сил старались найти следы пагубного воздействия современной, грозной, сверхзвуковой и чрезвычайно мощной ракеты на неутонувший кусок ржавого и уставшего от самого себя железа.
Увы! В первом приближении чего-то такого поврежденного мы не заметили. Скорее всего «Фокин» промазал. Это поняли все. Но все знали, что «Фокин» ни при чем! Он, что ли ракету делал? Или он готовил её к стрельбе? Эти дятлы на техпозиции намудрили, а ему отвечай!
Наш корабль на самом малом медленно описывал циркуляцию вокруг ржавого сооружения, безмятежно покачивающегося в лучах уже нежаркого солнышка.
Напряженные взоры офицерского состава и сигнальной вахты обшаривали конструкцию. Вахтенный офицер для важности и чтобы показать свою занятость вооружился биноклем. Но, как говорится, «не помогут даже Сочи». Конструкция имела, конечно, плачевный вид, но нам очень хотелось, чтобы он был еще плачевней.
Конечно, было бы отлично, если бы мишень оказалась полузатопленной. Чтобы был разворочен борт, или если бы из воды торчали какие-то детали почти затонувшей мишени. Тут ни дать, ни взять – прямое попадание! Отличная стрельба! Никого не накажут, все простят и кого-то даже могут поощрить.
Сошло бы, если бы мишени совсем не было бы на поверхности: утонула — и все дела!
Но здесь, как назло, нет видимого факта встречи в одной точке серебряной сверхзвуковой красавицы и надводной уродины-мишени. Действительно: красавица и чудовище.
У штурманов есть правило: пишем только то, что наблюдаем. Но это – очень простое правило! Наша задача была другой: написать то, что надо, и чтобы нам за это ничего не было.
То, что ракета была в районе цели и шла на мишень, мы знали точно: наши РЛС её обнаружили и стрельбовые расчёты взяли на сопровождение вплоть до исчезновения у мишени. Так что риска было мало.
-Командир БЧ-4! – строго спросил командир – капитан-лейтенант Левко Валерий Павлович.
-Я!
– Вы наблюдаете элементы поражения надводной цели?
Вопрос был задан официально в присутствии офицеров. И ответить на него нужно было правильно.
-Наблюдаю частичное повреждение сети и отрыв двух радиолокационных отражателей! Обратите внимание, товарищ командир, слева отражатели свернуты точно от удара, ну, а про сеть и говорить нечего – повреждена.
Поскольку всё зрительное наблюдение подчинялось мне, то мое суждение было признано самым авторитетным. К тому были основания. Наш «Строгий» — пароход 61 проекта. Глубокая мысль инженеров-конструкторов поместила сигнальный мостик метра на 2,5 ниже ходового. А организация зрительного наблюдения такова: вахтенный сигнальщик бдительно наблюдает в своем секторе ответственности и обо всем увиденном докладывает на ходовой вахтенному офицеру, которому он и подчинен.
Если вахтенный офицер увидит что-то раньше сигнальщика, то сигнальщика накажут или обложат, или еще как-нибудь выдерут или проявят неудовольствие.
Но по законам геометрии и всякой там оптики дальность наблюдения прямо пропорциональна корню квадратному из высоты наблюдателя, поэтому, если глаз сигнальщика находится на высоте 15 метров, а вахтенного – 17,5, то вахтенный увидит цель на дистанции на 10% дальше, чем сигнальщик, но последний должен доложить все равно раньше. И что? А у военных своя логика и иметь они хотели оптическую геометрию. Поэтому, став сигнальщиком на бпк 61 проекта, ты три года будешь служить под прессом законов оптики и мата с ходового!
Поэтому наши сигнальцы служить умели и тоже – плевать хотели на законы математики. Они понимали, что теорема против рыка с ходового бессильна. А потому – армия вечна, а школьный учитель – просто гнилой интеллигент, который учит хрен знает чему, но не тому что надо!
Так вот поэтому я был в авторитете: я драл сигнальщиков, а они знали службу!
В это время из КПС (командный пост связи):
-Ходовой – КПС!
-Есть ходовой!
-Товарищ командир, командир эскадры запрашивает доклад о результатах стрельбы!
-Что докладывать будем, товарищи офицеры? Завалил стрельбу «Фокин» или нет? Деев, что ты думаешь?
-Товарищ командир, предлагаю доложить командиру эскадры, что цель повреждена и налицо признаки прямого попадания.
-КПС — ходовому.
-Есть!
-Передайте командиру эскадры на «Фокин»: цель поражена, стрельба выполнена успешно, официально телеграммой ЗАС доложу через пять минут! Командир.
-Деев, пиши телеграмму ЗАС такого же содержания. Экспедитора потом пришлёшь подписать.
-Есть! Прошу разрешения!
-Иди!
А представьте, что мы докладываем о неуспешности стрельбы. Полигон 30 на 300 км. Это 8% территории ГДР! Его мы очищали неделю! «Фокин» готовился к стрельбе месяц! На техпозиции ракету готовили спецы. Мы себе на голову доложили о конфузе. Стрельбу надо повторять! Командир эскадры будет иметь неприятности! Затем и командира «Фокина» будут иметь. Кто? Правильно! — командир эскадры за низкую боевую готовность. Техпозиция отмажется, скорее всего: будет указывать на низкий уровень подготовки корабельных ракетчиков. Начнутся разборки между командирами наших двух кораблей! Штаб – эскадры начнет проверять крейсер «Фокин» и готовить его к повторной стрельбе! Вы этого хотите?
Потом штаб придет и к нам, вашу мать, и ничего хорошего нам от этого не будет. У кого своего го@на мало? Поэтому мы доложили правильно! Конечно с поправкой на выпуклый военно-морской глаз. То есть – верно! И звиздец! И точка! Попали, так попали! Не сейчас, так завтра кто-то попадёт. И докажите обратное!
Эпизод был исчерпан, и все были довольны.
После чего наш корабль развернулся и взял курс на Владивосток. Турбины свистят. Море почти спокойно. Мы, не торопясь, шли вдоль пустынного на сотни километров берега. Ни один дымок днем не украшал территорию, ни одного строения, ни одного огонька ночью! Забытое, блин, побережье нашей Родины! Ни один рыбак не оживлял мирной картины. Еще чего: район закрыт для плаванья. Одна золотисто-многоцветная тайга и ни хрена больше. Вдали – белые вершины Сихотэ-Алиня. И мы, как звезда в проруби, оживляем своим гордо-шаровым видом пустынный пейзан.
Через короткое время получаем приказание:
-В 17-00 подойти к мысу Низменному и снять телеметрию с НИП (наземный измерительный пункт).
Идём к Низменному. К 16-30 подошли без замечаний.
Легли в дрейф в двадцати кабельтовых от берега. Ближе нельзя – мель. Мыс Низменный – крайняя восточная точка суши Приморья. Мыс всегда представляется нам чем-то мощно-скалистым, а здесь – песчаная полоска, тупым углом выдающаяся в море! Дальше – Японское море, аж до Японии. Полоска песка переходит в берег невысокий. За тонкой линией пляжа – лес, лес, лес. Ни жилья, ни огонька, ни линии электропередачи. Конец света, вашу мать! Хорошо! Чувствуешь себя Лаперузом-первооткрывателем. Все это я наблюдаю в визир сигнальщиков.
Но как добраться до берега? Вопрос не риторический. У нас на пароходе было по штату три плавсредства, кроме спасательных плотов.
Первое – командирский катер типа «Стриж». Но у него еще от прежнего командира – Барабуша, который любил гонять на этой лайбе, было сожжено сцепление. Поэтому «Стриж» отпадал.
Второе плавсредство – пластиковый рабочий баркас. Хорошая и полезная штука для корабля. Он у нас числился в строю. Но реально, при очередном подъеме на левый шкафут, он сложился форштевнем к транцу и приказал долго жить. Так и стоял в сложенном состоянии, считаясь боеготовым плавсредством. Конечно, нам еще повезло, что баркас не угробил никого из личного состава. Спасибо вам, и баркасостроители опытные и конструкторы обученные за это замечательное плавсредство!
Опять же об этом прискорбном случае никто и никому не докладывал. Кому нужны неприятности!
Осталось последнее и испытанное веками средство – корабельная шлюпка типа шестивесельный ял. В нем мы ещё ничего не успели сломать, пробить и украсть.
Стали готовить шлюпку к реальной работе. Т.е. посчитали весла и спустили её на воду.
Старшим, то есть командиром шлюпки, командир назначил старпома.
Когда я учился в училище, то все пять лет был в сборной роты по гребле. И научился очень прилично грести. Так, что лопасть гнулась. Сидел я левым средним. Правда, никогда не удавалось сломать лопасть весла, но тем не менее…
Например, на четвертом курсе на соревнованиях на первенство ВВМУРЭ в 1970 году наша шлюпка заняла первое место. Мы тогда на полкорпуса обошли шлюпку третьего фака, в которой из шести гребцов четверо были кандидатами в мастера. Но мы их сделали!
… Корабельная жизнь скучна, почему бы не разнообразить ее морской прогулкой? Попросился у командира, и он отпустил, чтобы старпому тоже скучно не было.
Спустили шлюпку, надели спасжилеты, взяли штатную исправную радиостанцию Р-105, настроили на 362 волну, проверили связь. И пошли. Старпом на руле за командира и старшину шлюпки. Я – правым загребным. Никогда им не сидел, но, учитывая опыт и аховую обученность команды… Да, ветер, кстати, был с моря, и нас понесло к берегу. Волна в этом районе была тоже приличной. Шлюпка проваливалась, и корабль терялся из виду. Так, взлетая на гребни, мы видели «Строгий», а старпом – берег. А во впадинах волн – зеленую морскую воду.
Старпом и говорит (благо я сижу лицом к нему):
-По лоции у берега накат. Бросим кошку. Потом по ней будем выбираться назад.
Идем, гребем, все бодры и не подают вида, что никогда не гребли. А весла – говно: не отцентрованы, рукоятки шершавые, но гребем, однако. А дело к вечеру, можно сказать, очень близко к вечеру. Вот и берег! Все рады. Бросаем кошку с кормы. Якорь схватил. Но мы промахнулись. Шлюпка остановилась метрах в пяти от кромки пляжа. Трос напрягся: накат действительно давал о себе знать.
Я старпому:
-Я схожу?
Закатал, штанины брюк выше колена, сбросил туфли, снял носки и перевалился через борт.
Вместо теплой водички а-ля Владивосток и глубины по колено, я влез по уши в неожиданно холодную воду! Как говорил мой приятель-военнопленный (это студент, призванный на три года в ВМФ) Юра Шляхов:
-Плохо быть бестолковым!
Ух, как холодно! Здесь же во всю мощь проявляет себя Южно-Сахалинское холодное течение. Плёхо, плёхо не знать географию, геометрию и всё–всё, что засовывает тебя в фалду! А меня в холодную воду.
Добрался до берега. А берег – это песня, суровая морская песня! Как после сотворения мира. Ни признака цивилизации. Одни деревья, выброшенные штормом, с оголенными стволами и корнями, обвешанные клочьями морской травы. Параллельно воде — полоса морского мусора из травы, тины, скелетов морских ежей (это такая тоненькая сфера с отверстием), раковин мидий, каких-то палок и другой дряни. Впечатление свалки. Неуютно…
А на расстоянии, не внушавшем оптимизма, темнел профиль нашего бпк. Стоять на холодном ветру во всем мокром мало приятного. Жду минуты две. С меня течет вода, штанины в песке, синяя хэбэ рубашка прилипла к телу. Даже погоны мокрые.
-И где здесь телеметрия?
А вот и она! Из какого-то оврага между песчаными дюнами выехал ГАЗ-66! Откуда ты здесь, детище горьковских умельцев? Родной мой газон, привет! Через пару минут одичалый и бородатый мичман в синей рубашке на голое тело (как и я!) выволок из кузова два немаленьких металлических цилиндра с телеметрией. Мы пожали друг другу руки, и я полез опять по уши в морскую ванну, держа на плечах цилиндры, чтобы их не замочить. Бросил цилиндры в шлюпку, умудрившись оставить на поверхности собственный затылок. Старпом перенес трос кошки на нос. Шлюпка развернулась носом к морю. Я забрался на борт. Мокрый с ног до ушей, я уселся на переднюю банку. Старпом скомандовал грубым голосом:
-Весла… на воду!
И мы навалились!
Отошли метров на пятьдесят, и захотел старпом вспомнить годы курсантские.
Мы поменялись местами. Теперь я на руле, а он – гребет. Но обстановка изменилась в корне. Во-первых, ветер усилился, во-вторых, он стал дуть нам, вернее — мне, в лицо. Такой ветер в морской практике называется «противным». В третьих, стало темнеть! В четвертых, наш пароход, дрейфующий к берегу, дал ход и, подавая гудки, повернул в море. Ни себе чего! По радио командир сообщил, что опасается сесть на мель и отойдет мористее по тому же пеленгу. Командиру, понятно, деваться некуда. А нам оттого – кабельтовых на пять-десять дольше грести.
Осталось неизменным наше положение: курс против ветра и нудная гребля. Мы гребли, упираясь ногами в рыбины, иногда срываясь назад после неудачного гребка, когда ноги, не цепляясь за рыбину, взлетали вверх. При этом валёк весла сзади сидящего, бил тебе в спину, что больно, а ритм гребли срывался.
Если вы думаете, что ВМФ учит своих матросов плавать и грести, то глубоко ошибаетесь. Ни плавать, ни грести мы толком не умеем. В море далеко не уплывешь, да и некуда плыть, а грести всем некуда и не на чем. Так и живем. Поэтому в шлюпке сидела нулевая команда. Просто попал матрос на корабль в какое-то подразделение, там ему присвоили боевой номер. А каждому матросу положена книжка «Боевой номер», где есть расписание по спуску шлюпки или спасению утопающего. Но мало кто из личного состава имеет обязанности по этим расписаниям. Но даже расписание не заменит тренировок в гребле. Не даст необходимых мозолей на руках и заднице, не даст сбитой спины вальком весла гребца сзади, не научит не делать «щук» и терпеть боль в мышцах при утомительной работе на весле. Не научит упорству и злости, умению держать равновесие и цепляться ногами за все, чтобы не срываться при гребке. Бумажка и есть бумажка. Одним словом, наш личный состав ничего в этом деле не умел!
И такая команда гребла в реальной и не самой простой обстановке.
Прежний опыт грёбли в спокойном Финском заливе, вблизи фонтанов Петродворца и практически – в штилевую погоду уже не годился. Здесь же, на краю света, нам пришлось догонять в свежем море и против ветра корабль. А нас догоняла и давила темнота. А корабль убегал, силы кончались, старпом стал укачиваться. Он сильно побледнел и держался на одном самолюбии.
Я стал орать:
-Раз, два, раз!
Старпом стал поддерживать. В этом привычном для него режиме качка переносилсь легче. Как командир шлюпки я подбодрил личный состав:
-Грести, вашу мать! Если бросим весла – всем …….! На волне развернет и перевернет! Корабль далеко не уйдет, ему надо только от мели отойти. Не дрейфить! …….. мать! Навались, не елозить веслом, как мокрым ….., навались!
По радиостанции нас вызвал командир и выразил глубокое-глубокое неудовольствие нашим темпом гребли. О чем я немедленно сообщил команде.
И мы гребли. Тучи стали ниже и чернее, желтый диск приблизился к горизонту, но корабль был еще кабельтовых в десяти. Волны давно потеряли приятный зеленый цвет: серые и злые, они не добавляли оптимизма.
Но пока все шло по плану: понемножку мы отходили от береговой черты и старались приблизиться к «Строгому».
Сергей Александрович, старпом, то есть, был компанейский и весёлый парень, но не атлёт, поэтому он быстро устал и к тому же стал укачиваться. Лицо его стало зелёно-бледным: видимо подкатило. Но бросать весло он не мог: реноме не позволяло. Что тогда о старпоме говорить будут.
-Товарищ капитан-лейтенант, давайте махнемся, я совсем окоченел, надо бы погреться.
Дважды повторять не пришлось. И вот я опять вспоминаю боевое курсантское прошлое.
Старпом глубоко прочувствовал ситуацию:
-…….. тетя! Навались! Урою! Раз… два… раз!!!- орал старпом, а в жизни – ироничный, мягкий и добрый человек.
Но добрый старпом на флоте – это глубочайшая степень падения и невообразимый нонсенс!
-Рубите мой … на пятаки! Навались, через четыре …….. в центр мирового равновесия!
Команда прониклась! Мы гребли и гребли. «Строгий» опять загудел, но уже ближе, ближе! Его гудки гнали нас, как телят к сиське мычанье коровы. Мы гребли, старпом матерился, волна стала заливать помалу через борт. Значит, мы уже шли под углом к волне.
Это значит, что кораблю не удалось стоять перпендикулярно ветру точно на нашем курсе. То, что для корабля было незаметно, нам грозило серьезной опасностью. Крен на правый борт увеличился. Волны стали чаще перехлёстывать через планширь. Но мы гребли, ……… мать!
У меня в сердце не было страха, а один азарт и весёлая ярость. Я чувствовал себя офицером, за которым идут в бой матросы: а то, я же задавал темп!
Волны были уже не серыми. Сейчас они стали черными и холодными!
Старпом прокричал, натягивая на уши пилотку:
-Ребята, навались, осталось мало, сейчас под левый борт зайдем, и нас от ветра прикроет корабль.
Мы добрались. Шлюпка коснулась шарового шершавого борта нашего «Строгого». Нашего родного «Строгого» с бортовым 100. И «Сотый» не подвел и прикрыл от волны!
Вот и все. Нам сбросили шторм-трап. Все поднялись на борт. Я закрепил шлюпку к гакам талей. Шлюпку подняли на борт. Вот на борту и я. Идем с докладом. С меня уже не течёт, но сухой нитки нет. Доложились. За нами два матроса несут телеметрию.
Командир:
-КПС – ходовому!
-Есть!
-Передайте комэску, что телеметрия на борту. Замечаний нет. Следую в базу. Командир.
Нам:
-Молодцы! Старпом, постройте команду шлюпки на сигнальном!
-Есть!
Вот команда шлюпки построена.
Командир спустился с ходового. Прошелся вдоль строя.
-Чего вы так медленно гребли? Я же задачу поставил и обстановку объяснил. Дети, что ли? Старший помощник, надо тренировать команду шлюпки!
-Есть!
-Деев, а на …. я тебя на эту прогулку отправил, япона мать, чтобы вы как беременные блохи ………….. в этой луже, ……….я тетя?
Голос командира обрел нужную упругость, напор и зазвенел:
-Моряки! ………. мать, из-за вас я ставлю на вид заслуженному офицеру! Почему вы подводите своих командиров? Гребете как японские проститутки на китайской джонке, семь перекрестков через х@й китайского рикши! Несчастных двадцать кабельтовых! Ползли как беременная ………… по мокрому … Стыдоба, я не ожидал! Тут два метра идти. Штиль на море, можно сказать. Прогулка! А кто на мель мог сесть из-за вас – …………? Ведь не отойди я на пару кабельтовых мористее, сел бы, на х@й, на мель! И что было бы? Утопил бы себя, вас и с вами еще триста пятьдесят бандерлогов! То есть таких же несознательных матросов, как и вы. Вот к чему может привести лень! …. вашу тетю!
Но…
Командир задумался, потом показал напряженную работу мысли, словно он взвешивал что-то и принимал судьбоносное решение. Строй напрягся. Все ожидали конца. Чего ждать? ….. или пряников? Командир опять прошелся вдоль строя.
Остановился, расставил ноги (покачивало). Сказал с новым напором:
-Моряки! Тем не менее, вы задачу выполнили. Молодцы! Вас конечно надо наказать! Но вы дошли, и корабль в целом не опозорили!
-Старпом! Поощрите своей властью весь экипаж шлюпки! На подъеме флага или общем построении поставьте каждого из этих моряков в пример всему личному составу. Если у кого отпуск, отправить при первой возможности и добавить по пять суток. А у кого отпуска еще нет, эти сутки учесть, как дополнительные. От моего имени всех уволить при ближайшем сходе. Пьяниц среди них нет? Матросы, не подведёте, не напьетесь?
Матросы, улыбаясь и вразнобой:
-Никак нет, товарищ командир!
Старпом:
-Есть, товарищ командир! Командир БЧ-4, вернемся в базу, будете тренировать команду шлюпки! Составьте план тренировок!
-Есть!
Но в целом командир был доволен:
Мне:
-Идите, товарищ капитан-лейтенант, переоденьтесь.
-Есть!
Мы спустились в каюту старпома и приняли по полстакана шила.
Прошло тридцать лет. Я пока жив. Прав был командующий флотом адмирал Иванов.
Он говорил:
-На флоте безопасных работ нет!
Спасибо судьбе, что все закончилось так, как закончилось! Есть судьба, а есть и воля! Мы пересилили течение, ветер, время, ………… конструкторов и строителей. А также – собственные художества. Мы тогда дошли. Но все относительно. Где мы все те сейчас? Куда и кто на сегодняшний день добрался вдоль своей собственной линии жизни?
Может быть то незначительное испытание, готовое обернуться трагедией, стало заметным событием для кого-то на всю жизнь.
Мой командир! Валерий Павлович, ёперный театр, сегодня Старый Новый год с 2006 на 2007 год, здоровья Вам!
А вам, америкосам, все равно — звиздец! Карфаген должен быть разрушен!
А жизнь прекрасна! Ну, за милитаризм!

Калининград 2007г. 13 января.