Илин Ф. Морская служба, как форму мужской жизни. Симониада. Стих третий. Капитан «шнурка»

Все со временем утряслось и встало на свои места. Волынский втянулся в службу, получил выслуженное им звание старшего лейтенанта, проставился — как положено, накрыл «поляну», не скромничал.

 Сменился штурман, распущенные «годки», с которыми он воевал насмерть, мстил неразумным хазарам, как мог, создавая уставной ад в одном отдельно взятом кубрике. Потом поняли друг друга, лучше напряженный мир, чем перманентная война – к обоюдному удовольствию. А теперь они ушли домой – к моральному облегчению обеих сторон. Бойцы, которых он воспитывал и защищал от обормотов с самого начала службы, уже оперились и стали его опорой, подымали носы. Но – с оглядкой…  Сэм сразу отслеживал такие происки и провокации!

А служба шла своим чередом … Календари листались, часы перещёлкивали даты. Сэму казалось, что темп жизни как-то ускоряется. Кто его знает?

 Тральщики шли кильватерной колонной, вытягиваясь из Кольского залива. Над ними летели свинцово-серые рваные облака, восток полыхал багряной зарей, обещая сильный ветер по старой моряцкой примете.

Уже и сейчас лёгкие, плоскодонные корабли заметно покачивало, и Сэм морщился, чувствуя в животе очень неприятные ощущения. Качку он переносил не очень-то здорово, хотя давно уже вроде, как и прикачался. Но и сейчас, не то, чтобы побаивался, но предпочёл бы обойти, но куда денешься?    Однако, в Баренцевом море штиль — редкость.

Как в песне:

Шёл кораблик плоскодонный

То есть – вовсе без киля

И неслось над хлябью сонной

То и дело – Ё … ть, и бл …

(В Жарский, «Рубаи из прочного корпуса)

Семён старался не отвлекаться от моря и корабля, внимательно следил за дистанцией до головного корабля, за флажными сигналами.

Он одёрнул сигнальщика, явно клевавшего носом, заставил его проверить флаги в ящике, набрать необходимые в самом ближайшем будущем сигналы.

Его минёры приводили в порядок ют, который вчера легкомысленно, словно художники-авангардисты, вдоль и поперёк, жирным, приставучим тавотом, при получении и установке нового трала.

Кроме обычной рутины сегодня нужно было выполнить артиллерийские стрельбы и закрыть план сдачи задачи. Сыграли боевую тревогу: − корабль к отражению нападения воздушного противника приготовить!

− Семён Геннадьевич, а скажите мне, зачем тральщику тридцатимиллиметровые пушки? − спросил командир.

Тот пожал плечами и стал чётко излагать положения корабельного тактического формуляра по артиллерии.

− Нет, неверно! − развеселился Александрович: − Для того, чтобы он смог отдать прощальный салют, когда его будут поднимать на палубу авианосца!

Сэм обречённо вздохнул – тоже мне шутка, ей лет 100 уже. Не ржавеет, сволочь!

        − Корабль к выполнению артиллерийской стрельбы изготовлен! − доложил Сэм.

− Принять целеуказания! С приходом цели в зону поражения − уничтожить! − скомандовал командир.

Приняли целеуказание по условной воздушной цели.

 − Орудия − правый борт 90!

− Цель в зоне поражения!

− Огонь! − скомандовал Сэм. С кораблей уже раздавались орудийные очереди, как будто рвали ткань. В небе расцветали черные цветы разрывов.

Ударило баковое орудие. Очередь, другая … А вот кормовое …

− Кормовое, огонь! Мать твою так! − рявкнул он изо всех сил.

И орудие открыло огонь.

− Комендорам − на ходовой! − прогремело из динамиков ГГС.

У провинившегося командора под левым глазом медленно, но уверенно наливался краснотой свежий фингал.

 «Еще день-два, аккурат к возвращению в базу, под светлые очи комбрига и начпо — он аккурат будет празднично и весело переливаться и светиться всеми цветами радуги!» — уверенно заключил Сэм

− Ну и что? Откуда снаряд «Айовы «прилетел?  — насмешничал командир, облокотившийся на пилорус.

− Да я забыл снять с предохранителя, а мне вот подсказали … − смущённо ответил матрос.

− И кто же у нас такой просвещённый?

− А я не заметил! − нагло ответил боец.  «Так, надо запомнить этого орла! И на досуге, обязательно, перья-то ему повыдергаю! А то может та-а-кое из него вырасти!» − пообещал Сэм сам себе.

− Душу выну! − вмешался командир. − Я и без тебя автора узнаю, обормот!  Поймёшь у меня, как родину любить! Станем на якорь − весь ют от тавота до блеска отчистить! Лично! Проверю! Мне не надо, чтобы вы устали! Мне надо, чтобы работали! Старшину минной команды ко мне! Семён Геннадьевич, вот чую остатками своей бедной печени — сей пейзаж сотворил кто-то из ваших минёров, больше некому! Иначе я съем свою шапку без кетчупа!

Шапку есть не пришлось —  старшина пришёл виниться сам, прикинув, что так дешевле обойдётся. Корабли шли выполнять задачу обеспечения высадки десанта, для чего надо было расчистить подходы к берегу от противодесантных и минных заграждений. Вот для этого за кормой их корабля тащился на бакштове «шнурок», подпрыгивая на волнах, как мячик. «Шнурок», или на официальном языке «катер-шнуроукладчик», это такая несамоходная, буксируемая посудина из маломагнитного алюминиевого сплава. По форме его корпус был близок к скорлупе грецкого ореха и «шнурок» весело болтался даже на самой щадящей волне, исполняя безумный пиратский танец «Веселого Роджера»

 На «шнурке» была смонтирована здоровенная вьюшка, на которую наматывался подрывной шнур. Это такая толстая и длинная-длинная «колбаса» из жёлтой синтетической плотной материи. Зачем? А в этой шкуре килограммовыми шашками были размещены несколько тонн мощной взрывчатки «морская смесь». Если этот шнур уложить в нужном месте и рвануть, то сила взрыва заставит детонировать все мины, находящиеся даже на большом расстоянии от взрыва. А если они и не взорвутся, то ударом взрывной волны будут покалечены все датчики, все внутренние приборы в минах, да и сам корпус сомнёт, как трактор ржавую банку. И проход станет безопасным.

Предстояла интересная работа — надо было передать шнуровой заряд с плавучестями и радиобуем на специальный вертолёт, а он его должен отбуксировать к берегу, там его сбросить и, затем вовремя смыться подальше после того, как Сэм замкнёт схему на отделение якоря радиобуя и … волны поднимутся до самых небес!

Вышли в заданный район. Волынский перебрался на шнуроукладчик, танцевавший на волнах, сам себе аккомпанирую плеском волн по гулкому пустому корпусу в ритме тамтамов.

 Сэм расхаживал по нему с носа до куцей кормы, осматривая вьюшку, мотки заряда. Смотрелся он живописно — в щегольской фуражке, в шинели с белым шёлковым шарфом. С морского тральщика начали орать, чтобы он проваливал оттуда к этой самой маме, пока его не сбросило и не утопило.

В это время конец шнурового заряда со всеми плавучестями и подрывными гидростатическими приборами были поданы на подлетевший вертолёт.

Опытные лётчики подхватили его и шнуровой заряд отделился в точно заданном месте с эффектным подрывом.

Через некоторое время поставили шнуровой заряд, снарядив дублирующий узел подрыва. Когда же корабли отбежали на безопасное расстояние, в установленное время заряд подорвался. По корпусу как будто врезали здоровенным молотом, да так, что все забортные сальники стали сочиться водой. А шнурок выкинул такое «па», что чуть было не совершил акробатическое сальто-мортале.

Вода закипела от бешеного взрывного давления. На поверхность поднялись ил, водоросли, чёрная муть. А потом множество серебристых пластин, блистающих среди волн, сверкающих в скупых лучах солнца. Это всплыла рыба. Оглушённая морская рыба всплывает на поверхность на очень короткое время. А потом безвозвратно и бесполезно тонет.

С кораблей мгновенно были спущены шлюпки, которые полетели к всплывшей рыбе во всю мощь азартных гребцов. Вооружившись экологическими сачками и вёдрами, бойцы собирали рыбу. Ее было много и всем хватило. Постепенно шлюпки заполнялись рыбой, да так, что от планширя до гребней волн было не больше полуметра.

  На шкафуте уже стояли громадные камбузные лагуны, в которые разгружали эту нечаянную добычу. Надо было быстрей успеть на второй заход за добычей, как требовал рыбацкий азарт.

       Умельцы-коки делали из этой рыбы – кроме всего прочего — нежнейшие котлеты, смешивая рыбный и жирный свиной фарши, щедро добавляя лук, чеснок – у кого был. Треску – её еще называют «морская курица», за нежный вкус, варили, запекали и жарили, на обед, на ужин, вечерний чай и завтрак. Свеженькая треска, если ее не испортить, как курятина, а то и, на любителя, даже лучше. Испортить приготовлением ее было трудно. Впрочем, честно сказать, некоторым народным умельцам-кокам это, все-таки, удавалось! И, странное дело, свежая рыбка не приедалась, пока не съедали последнюю тушку трески.

Корабельный кот тоже находился в состоянии постоянного переедания и благодушной лени, да так, что наглые крысы воровали куски рыбы из-под самого носа кота, прямо из его священной миски.

 Однако, ветер усилился и тральщики получили команду укрыться за мысом Кильдин — Восточный.

Семён Волынский вновь оказался в центре событий. На этот раз − против своей воли.

 Их тральщик подходил к «Минёру», который уже стал на якорь. Подали на него бросательный, вполне грамотно. С морского стали быстро выбирать конец, но уже у самого борта, замешкались, отчаянно мешая друг другу.

 Кто-то поскользнулся, упал на колено, бойцы выпустили конец и толстый швартов ухнул в воду. И в этот самый момент, вот не раньше-не позже, командир решил подработать машиной. Звякнул машинный телеграф, рыкнул дизель. По недреманной теории подлости, конец попал под винт, его моментально затянуло в воду и намотало на вал и латунные лопасти. Послышался громкий удар. Корабль даже ощутимо вздрогнул. Из трубы пошёл чёрный дым и машины встали. На палубу вылетел взбешённый механик, жаждая чей-то крови прямо сейчас. Бочками! Он всерьёз опасался за линию вала, дейдвудный сальник и подшипники.

Швартовый Конец с вьюшки круто уходил под воду в сторону кормы.

Командир сразу же назначил виноватых: Сэм был командиром ютовой швартовой команды, которая и упустила швартов в воду. Правда, при самом деятельном участии в этом позоре швартовщиков с «Минёра». Но на них юрисдикция командира никак не распространялась.

— Ну, что, Семен Геннадьевич, берите легководолазное снаряжение, бойцов из трюмной команды… ну, тех из них, у кого есть допуск к водолазным спускам и — вперед! Делать-то нечего. Надо освобождаться от удавки на нашем валу.

— Я не полезу! Там акулы всякие, опять же касатки огромадные, размером со слона, шныряют …

— Да они на людей-то никогда не нападают! — возразил командир

— А почему их американцы зовут «кит-убийца»? Не все касатки прониклись уважением к человеку? А до них кто-то доводил, что они людей не кусают? Под роспись, а? — огрызался Волынский.

— Да мало ли чего супостат придумает? Америкосам вообще никакой закон не писан, балбесы напрочь зажравшиеся! Ты что, веришь этим наглым империалистам? — возмутился командир: − Ты, Сэм, запомни: на Севере нет ни змей, ни акул, ни волков. Сплошная благодать!  Касатки на человека тоже не нападают, они китов, моржей и тюленей метелят. Нерпы и морские зайцы тебе не опасны, а зубатки, согласен, злыдни дикие, придурошные, если и есть, то глубоко на дне … Так что − влезайте в свои гидрокомбинезоны, проверяйте баллоны и − вперёд! Да побыстрее − баллонов мало, а наш компрессор медицинского кислорода не выдаёт! На одной ноге мы просто не дойдём! И да прибудет с вами Нептун … или Посейдон, давно мифы не читал. А лучше − оба! Ибо на одной «ноге» притащиться в бригаду − чистый позор, да и ежели шторм, то нам достанется …

Командир БЧ-5 лично обеспечивал спуски водолазов, а Сэм, старшина трюмных и еще один боец спускались по очереди, подбирались к правой линии вала и, кусок за куском, водолазными ножовками, отхватывали куски пропиленового швартового конца.

Трос пружинил под пилой и резаться не хотел. Он намертво обхватил вал и винт, и уютно там устроился.

Сэм вдруг стал ощущать боковым зрением, а, может быть, и шестым чувством чье-то постороннее присутствие. Он повернулся в сторону и увидел длинную тень, как силуэт истребителя, теряющуюся в темно-темно зелёной воде на фоне дна. Какая-то большая рыбина вертелась около них, хватая падающие вниз разлохмаченные обрезки троса. Иногда эта рыба толкала Сэма под руку, переворачиваясь на левый бок, и так проскакивая за его спиной, играючи. Может, она хотела его тяпнуть, но прорезиненный толстый водолазный комбинезон явно был невкусным. И отвратительно вонял новой резиной.

− Пошла прочь, килька, пережравшая! − озлился Семён и стукнул, уж как мог, эту кильку ножовкой по носу, вложив удар всю злость. Озадаченная крупная рыба стрелой унеслась прочь.

Наконец, последний кусок троса ушёл вниз, опускаясь по спирали на тёмное дно. Водолазов подняли наверх. Освобождаясь от гидрокомбинезона, усталый Сэм услышал восторженные вопли матросов, живо обсуждающих что-то.

Заурчал правый дизель, механик запрашивал «добро» на пробные обороты.

Он прислушался. Оказывается, когда Волынский изображал Ихтиандра, освобождая маленькой пилой свой корабль от пропиленового змея, вокруг корабля сновала акула, разрезая волны метровым спинным плавником. Этот треугольный плавник, как парус яхты, видели все бойцы. Они даже его пытались фотографировать, закидывали крюки с насаженными на них рыбьими головами. Но тщетно! Хищник, видимо, был сыт и чихать хотел на всякую приманку.   

Сэму стало как-то нехорошо. Откуда, какая такая акула взялась на его бедную голову?

А через пару дней ему принесли вполне приличные фотографии акульего плавника на фоне бортового номера «Минёра».

— Н-д-а-а! — только и смог сказать Сэм. Опознали по плавнику сельдевую акулу. 

 При первой же возможности (Бог его знает, когда случится вторая?) он пошёл в библиотеку и прочитал ряд статей про фауну Баренцева моря и Кольского залива. Черт возьми! Оказывается, сельдевые акулы здесь были совсем не редкость и ещё в девятнадцатом веке ловля акул и продажа их шкур, плавников и зубов составляла значимую статью дохода жителей города Кола. И, оказывается, даже в наше скудное время рыбаки нет-нет, да и вылавливали экземплярчики до двух метров.

− Ну, Александрович, погоди! И на моей улице перевернётся арба с арбузами! И мстя моя будет, пусть и не страшной, но очень памятной! Будешь ты у меня бредить и в поту просыпаться! Это блюдо надо подать холодным!  Из морозилки прямо! − сказал он и затаил лютую обиду. Нет, конечно, спасать свой корабль он бы все равно полез, куда денешься! Зря, что ли он инструкторов по водолазному делу мучил? И на УТС тоже не просто время убивал, да? Но зачем своего ближайшего помощника «разводить», как последнего карася?

И с тех пор уже Сэма никто не мог заманить под воду никакими коврижками!

Скоро корабль снова вышел в море и встал в точку дозора. Про свою обиду, при всей доброте характера, Волынский не забыл. Но …

Но … командир, оно понятное дело, лицо неприкосновенное и святое. А помощник должен блюсти авторитет своего кэпа! Но кто говорит о лице? И других деталей у командира хватает! А если его авторитет − настоящий, то его черта с два уронишь! Кажется, так?

Если мы очень хотим сделать не очень красивое, с точки зрения морали, дело, мы всегда сможем подогнать под его мотив благородную базу! Разве − нет?

Во время стоянки на якоре, по обычаю занимались рыбалкой. Это и времяпровождение, и кое-какое разнообразие камбузного меню. А Семёну попался на «дуролов» здоровенный краб. Бывает! Когда его занесли и бросили в офицерский коридор, размах его лап вполне соответствовал его ширине. И видок у него был устрашающий! Он шевелил своими клешнями, перебирал шипастыми лапами, таращил глаза на усиках и вообще …

− Ага! − сказал сам себе Сэм − я знаю, что с ним делать! Я как-то говорил о холодном блюде? Так холоднее некуда!

К вечеру тральщик должен был сняться с якоря и зайти в базу для пополнения запасов. Командир корабля надеялся выклянчить у комдива сход домой к молодой жене, хоть на пару часов. А посему, он приказал командиру БЧ-5 запустить вспомогательный котёл и подать пар в офицерский душ на полчаса.

− А остальные офицеры и мичмана будут мыться в базе! − громогласно объявил он и пошёл в душ, завернувшись в простыню и размахивая, словно полководец – жезлом, пропиленовой мочалкой модельно-фигурной вязки .   Плетение мочалок из обрывков пропиленового троса — это тоже был способ полезного убийства времени. Даже конкурсы на лучшую мочалку проводились. Но это уже во время длительных боевых служб в море и автономок. Этим искусством владели многие «рукастые» мичмана и офицеры, и матросы.

Офицерский душ на тральщике был крошечный, с квадратный метр. Александрович включил свет, повесил простыню на крючок, включил воду и стал регулировать температуру.

Вдруг, прямо под ногами он почувствовал что-то холодное, жёсткое и колючее. И это отчаянно шевелилось! А пар уже заполнил маленькую кабинку, и что-то рассмотреть было трудно. Александрович присел, присмотрелся и увидел … огромного, со средний тазик (на флоте его называют «обрез») таракана-мутанта! Размахивая клешнями, он нагло лез на него из- под деревянной полки.

Командир заорал, как укушенный зулус, вылетел в коридор в естественном виде, сорвал с ближайшего аварийного щита какой-то инструмент и кинулся в бой, размахивая им, как копьём. Выкрикивая боевые девизы на чистом командирско-матерном наречии он быстро мобилизовал полэкипажа.

Бедный краб пал в сражении! Штурман отнёс его на камбуз и там его сварили и принесли в кают-компанию к вечернему чаю.

Александрович успокаивал свою нервную систему, сидя в каюте. Говорил, что пил исключительно валерьянку, но Сэм в это лекарство не верил. 

Александрович закрылся в каюте и, вернувшись в Полюсный, на сход не пошёл. Он сидел у себя, как в скальном замке, до глубокой-глубокой ночи листал какие-то учебники. Командир так и не нашел того, кто перенёс бедного краба в душ. Это мог сделать любой −  времени для этого совсем не требовалось. Он долго дулся на офицеров.

Только механик как-то сказал Сэму, что месть − это производное от гордыни. Но Волынский никогда набожным не был, и почему-то был уверен, что уж этот-то грешок ему простится. Не такая уже и гордыня, подумаешь!