Карасёвские вахты. Нарушитель на пирсе. Как я чуть не расстрелял комиссию из штаба флотилии. Согласно Уставу. Снова Гаджиево. Знакомые все лица на Гаджиевском камбузе. Лариска, как средство от обыска. Порчниха, ранняя полярная весна, тёмный мир и солнце на акварели Заславского. Май, переходящий в полярное лето. Снова боевая тревога. Начало ядерной войны с неожиданным финалом. Прощание с флотом.
1.
В общем-то нам повезло, и мы отделались лёгким испугом.
Уже к вечеру из санчасти привели Каноненко с забинтованной башкой, однако в хорошем настроении. Он, в отличии от нас – горемычных, в санчасти раздобыл через своего земляка шила и нормально похмелился.
— Дебил недоделанный! – приветствовал его Делягин.
Мы как раз стояли на пирсе – курили.
— Я чего, виноват, что ракета в мачту врезалась?! – тут же окрысился хохол. – Понатыкали мачт, понимаешь….
— Да все мы хороши! — вздохнул Заславский. – Теперь до конца июня сидеть здесь будем!
— Не здесь, а в Гаджиево, — поправил его Соломин.
— Да какая к хренам разница?!
Тут к нам подошёл годок Никита Парамонов, который, кроме обязанностей киношника, с недавних пор был назначен экипажным писарем (а потому целыми днями пропадал с начальством в штабе) и окинул нас весёлым взглядом.
— Привет, залётчики!
— И тебе не кашлять! – мрачно отреагировал Делягин. – Ты чего радостный такой? Думаешь, если ты со старпомом в штабе тусуешься, тебе не прилетит за компанию?! Наше начальство – оно злопамятное! Ты тоже вполне можешь под Новый год на ДМБ поехать! Без пяти ноль ноль тридцать первого декабря.
— Да все вовремя домой поедут!
Мы насторожились.
— Не понял… — протянул я.
Парамонов прикурил сигарету, хмыкнул.
— Короче, никакой стрельбы из ракетницы не было! Понятно? А вас просто поймали на борту слегка выпившими. И наказали, так сказать, в своём коллективе, своими силами, не вынося сор из избы.
— Фига! – поразился Делягин. – Лесенков, что ли, сумел всё замять?! Его ж штабные на дух не переносят….
— Кэп тут не при чём. Просто, когда начали выяснять, откуда всё-таки взялась эта ракетница, обнаружили такой охрененный их недокомплект, что… — Никита махнул рукой. – Короче, начальник тыла с перекошенной мордой весь день сегодня по этажам носился, уговаривал адмиралов не поднимать шума. Иначе ведь всем по башке дадут. Не взирая на звания.
Я тут же вспомнил, как не раз, и не два, следуя по ночам на вахту, видел взлетающие над бухтой ракеты. То зелёные, то красные, то белые.
Да, в общем, все в посёлке знали, что наши героические офицеры – подводники, перепив, могут в честь какого-нибудь знаменательного события устроить небольшой салют. Так-что ничего удивительного.
— Класс! – Заславский выкинул вверх кулак. – Живём!
— На верхней-то всё равно стоять будем, — охладил я его пыл. – Аюмов слов на ветер не бросает. Кстати, — я посмотрел на часы, — скоро заступать….
Роль карасей с автоматами на пирсе сегодня играли трое «злостных нарушителя воинской дисциплины» — я, Делягин и тот же Заславский.
В третьем нас уже ждал Антипорович.
— Так, — сказал он, окидывая нас взглядом, — сегодня всю ночь готовимся к переходу в Гаджиево, поэтому вахта у вас ответственная. Не курить, на ограждении пирса не сидеть, следить за КДП! Если кто из вас прозевает начальство из штаба, накажу!
— Товарищ капитан третьего ранга, — лениво произнёс Делягин, — да мы всё помним.
— Помнят они! – ни с того, ни с сего взбеленился помощник командира. – Пьяные тут по Зоне бегают, из ракетниц стреляют! Кто первым заступает?
Я шагнул вперёд.
— Старшина второй статьи Мазаев.
— Одевайтесь.
Я натянул тулуп, валенки, опустил у шапки уши.
— Готов.
— Пойдёмте.
Во до чего дошло! Сам Антипорович меняет караул и проверяет передаваемое оружие.
— Пост сдал, — шмыгнул носом Коля Маковкин, тоже с удивлением смотря на помощника командира.
— Пост принял, — проворчал я, мрачно разглядывая пирс, на котором, как всегда, при переходе на другое место базирования, шла нездоровая суета. То есть командиры гоняли народ, народ усиленно изображал страшную занятость.
— В общем, вы знаете, как верхнюю вахту нести, — буркнул помощник командира. – Не первый раз.
«Тебе б столько на пирсе простоять!» — мысленно пожелал я ему и отвернулся. Мне сейчас же захотелось курить. По закону подлости. Только вот справа, возле КДП, маячил Аюмов, а слева, по пирсу прогуливался Полищук. С таким видом, словно обдумывал какую-нибудь мысль государственного масштаба. Ну, или стихи сочинял.
А что? Такое (в смысле – сочинительство) со многими дураками случается. В этом смысле я и себя имею в виду. Не умнее замполита оказался.
«Поскольку был бы умным – отговорил бы совершенно уж клинического дурака Каноненко стрелять из ракетницы! Или хотя бы на лодке остался. Сейчас бы не торчал тут, как хрен с горы!».
Разумеется, вскоре Полищук меня заметил и, разумеется, решил провести воспитательную работу.
— Стоите, Мазаев? – поинтересовался он, подходя.
— Так точно.
— Вот видите! Всё, как я говорил! А вели бы себя, как положено – и не пришлось бы сегодня мёрзнуть!
— Товарищ капитан второго ранга, — сказал я проникновенно, — я несу вахту, согласно корабельному расписанию. Вы считаете, что это наказание?
Замполит смутился.
— Э… Нет, конечно! У нас каждая вахта почётна! Тем более – верхняя. Вы сейчас – лицо лодки!
«Морда корабля» — тут же вспомнилось мне, и я с трудом подавил смех.
— Сегодня могут прибыть проверяющие из штаба, — продолжил Полищук, окидывая меня неприязненным взглядом. – И что они увидят?
— А что они увидят?
— Грязный тулуп, грязные валенки, подсумок непонятно какой!
Я тут же решил слегка притопить Антипоровича.
— Так и я говорю! Все три года один и тот же тулуп таскаем! А тулуп не постираешь! Да и валенки гуталином не начистишь! Но видно у помощника командира нет возможности обеспечить верхних вахтенных необходимым обмундированием.
— Хм! – замполит в сомнении посмотрел на лодку. – Новый тулуп…. И проверяющие, опять же.
Резко развернувшись, он двинулся по трапу на корабль, очевидно – разбираться с Антипоровичем. Что не могло не радовать.
Потом все офицеры тоже свалили на лодку, народ попрятался кто куда, и я наконец-то закурил.
Было не особо холодно (минус пять где-то), правда, время от времени налетали порывы ветра. Всё того же – северного.
«Впрочем, и не то ещё переносили!» — оптимистично подумал я, вспоминая жуткие вахты при минус сорок пять по Цельсию. «Всего час стоишь, а такое ощущение, что не меньше суток. Сопли в носу замерзают, ресницы слипаются, но самое главное – если коварный враг на пирс полезет – хрен в него выстрелишь! Поскольку хвататься голой рукой за железо на таком морозе чревато. Можно мгновенное обморожение получить».
Поскольку ни Полищук, ни Аюмов в поле зрения пока не появлялись, я, побродив возле «каштана», уселся на бортик пирса, вытянул ноги.
«Помнится, по карасёвке, я как-то поинтересовался у Молочного, который тогда был дежурным офицером, а следовательно – разводящим, почему верхним вахтенным нельзя сидеть, а можно только стоять или ходить взад-вперёд? На что кап-лей ответил: «а потому, олух ты царя небесного, что когда сидишь, кровь приливает к тазу, и ты начинаешь сразу думать о бабах, а не о том, как победить американских диверсантов, если те начнут лодку штурмовать. Я же, помнится, возразил: «о бабах я думаю всегда – что сидя, что стоя, что лёжа, что прыгая».
— Слышь, верхний, закурить не будет?
Я вздрогнул и оглянулся.
На пирс вылез Коновалов – сонный и растрёпанный.
— Андрюх, — сказал я, доставая пачку, — ну, я понимаю – в автономке у тебя курево кончилось, но тут, на берегу, неужели трудно купить? Или ты экономишь?
— У меня кто-то сигареты из ватника вытащил, — буркнул сундук, прикуривая и усаживаясь рядом со мной.
— В каюте?
— Да не, — он отмахнулся. – Я его в кают-компании забыл.
— А ты не знаешь, за каким хреном нас в Гаджиево перегоняют?
Коновалов ещё больше помрачнел.
— Не знаю. Но мне это совсем не нравится! Вместо того, что бы сдать пароход, и со спокойной душой ехать в отпуск, мы, мать их всех, «едем» в Гаджиево! Вот как отправят нас опять в моря!
— Ни дай Бог! – испугался я.
— Дней на двадцать! – продолжил разводить панику сундук. – Или вообще – на сорок! А что? Запросто! Бывали уже такие случаи!
Он докурил, бросил окурок в воду и, пробормотав «пойду дальше харю давить», ретировался.
А ещё через минуту, где-то в посёлке, в районе гаражей в небо взлетела ракета. Красная. Потом ещё одна – зелёная.
«Жаль Полищук этого не видит» — меланхолично подумал я. «Опять бы решил, что злостные нарушители воинской дисциплины устроили короткое замыкание, и всё сейчас обесточат».
Почувствовав, что начинаю замерзать, я поднялся и прошёлся по пирсу, разминая конечности.
«Ё-моё! Где справедливость?! Почему тех, кто сейчас устраивают фейерверк в посёлке не вяжут и не ставят на карасёвскую вахту?! Почему Костя-комендант не летит туда на своём лихом «уазике» с шашкой наголо?! Какого якова адмиралы из штаба не бегают с выпученными глазами по складам, пересчитывая ракетницы?!».
Я хмыкнул. Потом сплюнул.
Какая уж тут в жопу справедливость?! Нет её в мире и не было никогда!
«С нашей, с человеческой точки зрения» — пришла мне в башку неожиданная мысль. Я удивлённо покачал головой, вытащил ещё одну «беломорину», прикурил.
«Опа! А интересный поворот получается. Ведь это действительно так! Справедливость человеческая и справедливость… э-э… Божья. С нашей точки зрения несправедливо, если гибнут невиновные, но с точки зрения высших сил – это, если не нормально, то вполне привычно. Обыденно. А почему? Да потому, что мы всё время забываем одну немаловажную (а точнее – основополагающую вещь!): для Бога смерти нет. Ну, нет! Вообще! Поэтому и смерть ребёнка для Всевышнего никакая не трагедия, а скорее – избавление души от страданий. Разве не так? Да, для остающихся живущих подобное – нечто немыслимое, запредельное, люди ломаются, с ума сходят, превращаются чёрти во что! Только ведь не рай здесь, у нас. Далеко НЕ. Скорее уж – один из филиалов ада».
Заметив, вновь появившегося на пирсе Аюмова, я быстро загасил папиросу и принялся с умным видом поправлять подсумок, шапку, воротник тулупа и прочее.
— Отставить! – буркнул кап-два, приблизившись к трапу.
— Есть отставить! – гаркнул я, и тут же решил уточнить: — А разрешите вопрос?
Он ухмыльнулся.
— Ну, рискни.
— Чего отставить-то?
Старпом вздохнул.
— Изображать из себя идиота, которому интересно, как он выглядит на посту! Особенно – после трёх лет службы.
— Есть отставить изображать из себя идиота! – вновь рявкнул я. И добавил как бы «от себя»: — Хотя так безопасней.
— Ничуть! – Аюмов снова усмехнулся. – Твой прямой начальник, если он тупой, просто не оценит твоей игры, чисто инстинктивно воспринимая это, как издевательство, а умного человека ты обидишь.
— Почему? – с огромным изумлением (не приходилось до этого говорить с командирами на подобные темы!) спросил я.
— Потому-что, изображая из себя дурака, ты рассчитываешь на то, что и старший по званию дурак, и ничего не заметит. Так вот, — он шагнул вперёд и ткнул мне пальцем в грудь, – я замечаю!
С этими словами, он прошёл по трапу и исчез в надстройке.
— Старпом на борту, — сообщил я на всякий случай по «каштану» вниз, хотя вовсе не обязан был этого делать. Но сегодня дежурным по кораблю был неплохой мужик – старший лейтенант, и его подводить не хотелось.
После чего вновь уселся на ограждение пирса и, сдвинув шапку, почесал в затылке.
Нет, знал я, конечно, что старший помощник командира у нас далеко не дурак, но что бы вот такие разговоры….
Я покачал головой.
«Да! Чудеса! Может это потому, что уже вышел Приказ, и нам – «гражданским», действительно, осталось здесь совсем немного? Что два-три месяца для того, кто служит десятилетиями?».
Представив себя на месте Аюмова, я содрогнулся.
«Не, ну его нафиг! Считай, всю жизнь – либо на «железе», либо на снеге да морозе. Полярные ночи, вечная неустроенность, нервотрёпка бесконечная! Да плюс – ответственность. Сверху – тупые штабные адмиралы с идиотскими придирками, снизу – матросики, норовящие либо чего-нибудь украсть, либо нажраться. Тут никаких званий и денег не захочешь, хотя платят нашим подводникам очень хорошо. Единственное, на что им грех жаловаться!».
— Размышляем о жизни? – послышался слева мерзкий сиплый голос.
Я шёпотом выматерился и повернул голову.
Пилигрим сидел на том же бортике пирса, метрах в двух от меня.
— Слышь ты, чёрт рогатый, — негромко произнёс я. – Здесь, между прочим, запретная зона. А я на посту. С оружием. И обязан всех, кто не имеет допуска, но тем не менее приближается к кораблю, либо задерживать, вызывая дежурного, либо, при непосредственной угрозе лично мне, открывать огонь. Хочешь пулю в лоб?
— Я разве представляю для тебя угрозу? – Пилигрим скривил рот в своей омерзительной улыбке.
— Ты представляешь угрозу всем нам. Блуждающий демон!
Он вздрогнул так, словно через него пропустили электрический ток.
— Укороти свой язык, раб!
— Сам ты!… – я опять сплюнул. – Убирайся отсюда! Или мне молитву прочесть?
— Не поможет тебе молитва! – прошипело создание, вновь превращаясь в жуткую пародию на человека – с вытянутым черепом и оскаленной пастью. – Никому они никогда не помогали, и тебе не помогут!
Я тяжело вздохнул.
— Вот чего ты ко мне привязался?! Хотел сделать соучастником убийств? Ещё одного грешника в свои ряды завербовать?
Делать мне было совершенно нечего. А так, за разговором, да ещё с представителем иного мира, вполне можно было убить время. Потому я снова и завёл эту сказку про белого бычка – «зачем?», да «почему?».
— Я меняю историю вашего мира! – Пилигрим вновь принял свой привычный облик, да ещё надменно выпятил челюсть. – Доказываю, что на Земле распоряжается не только этот… — скривившись, он ткнул пальцем в небо.
— Боишься Его? — я прищурился.
— Че-го?! Кого там бояться?! – создание фыркнуло совершенно по-человечески. – Это вы боитесь! Я же вас освобождаю.
— От чего? От совести?
— Много с этой совести поимеешь! Неужели ты настолько слеп?! Разуй глаза! Вокруг тебя, вот уже три года живые иллюстрации к тому, как НЕ НАДО жить! Тот же Молочный, тот же Дорохин. Вот они – с совестью. И что? Считай – просуществовали на Земле впустую.
Он неожиданно заорал. Причём, крик его показался весьма странным – словно северный ветер начал налетать резкими порывами, сделавшись вдруг одушевлённым, умеющим произносить слова и выстраивать фразы:
— Не удалась у них жизнь! Не получилась! Ни карьеры, ни денег, ни благополучия!
Демон уставился на меня своими пустыми глазами, затем, неожиданно успокоившись, ухмыльнулся.
— А ты знаешь, что и тот, и другой – разведены? То есть и тут у них облом.
— Меня это не касается, — я пожал плечами. – Тебя, кстати, тоже.
— Правильно! – вдруг обрадовался Пилигрим. – Плевать на них! Зато идиот Полищук с идиотом Антипоровичем, люди без совести и чести, в полном порядке! Карьера двигается, звания присваиваются, деньги копятся. Хочешь, скажу – сколько денег у того и у другого?
— Не хочу.
— Напрасно. Это – ПОЛЕЗНОЕ знание! Я вообще могу принести тебе огромную выгоду, поскольку владеющий информацией – владеет миром! А я информацией владею!
— Ага, — я усмехнулся. – Только можно ли этой информации верить?
— А мне незачем врать. Врёт тот… другой, — тут демон вновь показал на небо. – Врёт, что поможет! Врёт, что если жить по совести, то всё будет хорошо. Ничего не будет хорошо!
Его вновь начало трясти, и пасть вновь сделалась совсем не похожей на человеческий рот.
— Там, наверху, думают, что человек способен стать лучше. С их точки зрения, конечно. Что он способен на добро и на любовь. Только вот ведь в чём закавыка: добро – это ничто иное, как завуалированная личная выгода, а любовь….
Тут Пилигрим сделался совсем уж омерзительным.
— Любовь – лишь инстинкт размножения. Разве не так? Вполне себе животное состояние. Хочешь, я напомню тебе, какие, время от времени, сны ты видишь? С бабами?
Я вытащил папиросу из кармана, прикурил.
— Знаешь, чем отличается знающий специалист от безграмотного придурка?
Сидящее рядом со мной существо словно споткнулось. Лицо его вновь пришло в норму, в стеклянных, бессмысленных глазах промелькнуло даже какое-то подобие удивления.
— А при чём здесь это?!
— Сейчас объясню.
Я выдохнул дым, погладил рукой ствол автомата.
— Понимаешь, настоящий специалист, знающий что именно и как делать, никогда не суетится. Он спокоен. Не кричит, не визжит, руками не машет. Потому-что ему незачем нервничать. Догадываешься, к чему я клоню?
— Нет! – зло прошипел демон. – Уж объясни.
— Ты – суетлив. Весь какой-то дёрганный, нервный. Словно тебя раздвижным упором по башке стукнули. И верить подобному чуде-юде – себя не уважать.
— Придурок! – сказал, словно выплюнул, Пилигрим. – Точнее – слабоумный! Как только таких недоразвитых в подводники берут?!
— Добеги до нашего военкомата – поинтересуйся.
Демон покачал головой.
— Подумать только! Этому человеку выпал уникальный шанс узнать то, что не знают и никогда не узнают тысячи… нет, миллионы… и даже миллиарды его соплеменников, а он изображает из себя святошу! Тебя мамка в детстве с печки не роняла?
— А тебя прикладом никогда в лоб не били?
Очевидно, Пилигрим что-то такое прочитал в моих глазах, поскольку быстро поднялся на ноги и отошёл подальше.
— Разговор ещё не окончен! — кривясь и дёргаясь, просипел он.
— До новых встреч, дорогие телезрители! – кивнул я, усмехаясь. – Всего вам хорошего!
Демон исчез. Наверное впервые я видел это так явно (возле выгородки для ядерных отходов тогда мешал контейнер). Вот стояла метрах в пяти от меня, рядом с бортиком пирса, человеческая фигура, а вот её уже нет. Без всяких внешних эффектов – мерцаний, миганий и постепенных переходов в жидкое или газообразное состояние.
— Чудны дела Твои, Господи, — проворчал я, вставая и поправляя автомат.
«Хотя, что это я несу?! Господь тут ни при чём. Совсем другое ведомство….».
Тут на пирс, из десятого отсека, выбрались несколько человек, принявшись возиться с какими-то шлангами. Затем из рубки появилась целая делегация – очень недовольный Антипорович (аж душа порадовалась, чесно слово!), надутый Полищук и Семченко. Следом за ними карась из третьего тащил… новый тулуп (относительно, конечно, новый) и валенки.
— Переодевайтесь, Мазаев! – буркнул помощник командира, останавливаясь рядом со мной.
— Что, прямо здесь?! – удивился я.
— Вы кого-то стесняетесь?
Тут я решил устроить небольшую «итальянскую забастовку». То есть строго следовать всем правилам и уставам. Всё равно, до смены ещё два часа, а развлекаться как-то надо!
— Я на посту, товарищ капитан третьего ранга! – со значением произнёс я. – То есть снять автомат и положить его на пирс… или дать кому-нибудь подержать, пока я переодеваюсь… хотя бы даже вам, не имею права. Так-что выполнить ваш приказ не могу, согласно уставу.
Замполит сморщился.
— Мазаев, перестаньте дурака валять! Вам сказано – переодеваться, значит заткнитесь и переодевайтесь!
— Никак нет! – я вытянулся по стойке смирно, уставился в пространство отсутствующим взглядом и повторил, самым занудливым голосом, на какой только был способен: — Не имею права!
Тут и Семченко занервничал.
— Товарищ капитан второго ранга, — обратился он к Полищуку. – Из Штаба вот-вот приедут!
Тот окинул меня злобным взглядом, затем подошёл к «каштану» и скомандовал:
— Дежурный по кораблю, поднимитесь наверх!
Похоже, наш «красный комиссар» настолько редко общался с Центральным постом по внутрикорабельной связи, что его голос там просто не знали. Иначе я не могу объяснить того, что снизу, после довольно продолжительной паузы, заполненной звуками пережёвывания чего-то сочного, поинтересовались:
— Это кто там такой умный?
— Чего?! – удивился замполит, затем, недоуменно посмотрев на Антипоровича и Семченко, снова наклонился к «каштану», рявкнул:
— Здесь – заместитель командира корабля по политической части! Дежурного по кораблю – наверх! Быстро!
— Есть наверх! – испуганно пробормотал «каштан» и отключился.
А ещё через полминуты, из надстройки выскочил старший лейтенант Полоцкий – с повязкой на рукаве и с кобурой на поясе.
— Товарищ капитан второго ранга, — завопил он, перебежав по трапу, — дежурный по кораблю….
— Вы больше не дежурный по кораблю! – прорычал Полищук переводя взгляд на Антипоровича.
— Александр Андреевич, что у вас за бардак на борту творится?! – совсем уж нехорошим голосом поинтересовался он. – Офицеры отвечают не по уставу, верхние вахтенные на ответственном посту стоят, как оборванцы, расписания не соблюдаются!
Помощник командира втянул голову в плечи, но зато выпятил челюсть.
— Товарищ капитан второго ранга, — ещё более противным голосом произнёс Антипорович. – Насчёт тулупа, как я вам уже доложил, распорядился старший помощник командира Аюмов ещё полгода назад, а по «каштану» вам отвечал вовсе не старший лейтенант Полоцкий!
— Да! – дежурный истово хлопнул себя ладонью по груди. – Это не я отвечал!
— А кто?!
— Не могу знать! – старлей вытянулся в струнку и выпучил глаза точно так же, как и я пять минут назад.
— Надо вниз спуститься и разобраться! — подсказал Семченко, которому, как видно надоело торчать наверху – на холоде.
— Хорошо, пойдёмте!
Офицеры двинулись вниз, а мы вдвоём с карасём остались на пирсе.
— Мне то что теперь делать? – спросил молодой.
— Можешь сходить — покурить, — милостиво разрешил я. –Только тулуп с валенками положи. Вот сюда, на бортик.
Карась с облегчением избавился от ноши, затем, вытащив сигарету, двинулся было к КДП, однако с полдороги неожиданно побежал обратно.
— Там начальство приехало! – испуганно сказал он мне, после чего поскакал вниз.
Впрочем, я и сам уже увидел: на пирс спускался толстый краснорожий адмирал, сопровождаемый кучей капитанов первых и вторых рангов. Комиссия. Из Штаба. Приплыли.
Те, кто возился со шлангами у кормы, быстро всё побросали и тоже смылись в десятый. От греха подальше.
Развернувшись, я ткнул в кнопку вызова и выпалил:
— Вице адмирал на пирсе!
— Какой адмирал? – послышался чей-то знакомый голос.
— Большой! – рявкнул я. – Страшный! С двумя звёздами!
— Мазай, ты, что ли?
Тут я узнал годка Андрюху Ванина – из боцманской группы.
— Я, мать вашу! Говорю ж – адмирал на пирсе! Скажи там – пусть вылезают встречать.
— Да нет в Центральном никого! Они тут немного поорали и все вместе пошли к старпому в пятый – разбираться.
— Весело! – упавшим голосом сказал я. – Беги в пятый – сообщи…. Всё! Не могу говорить!
Комиссия уже подошла слишком близко, и меня могли услышать.
Поэтому я отлип от «каштана», опять вытянулся по стойке смирно и уставился на ближайшую сопку, когда же толпа штабных приблизилась, резко развернулся, отдал честь, затем строевым шагом промаршировал к средству связи, нажал на кнопку и заорал на всю бухту:
— Верхний вахтенный Мазаев! Прибыла комиссия из штаба!
Мне никто не ответил.
Адмирал склонил голову на бок.
— Ну-ка, доложи ещё раз!
— Есть доложить ещё раз! – и снова произвёл всё то же ритуальное действие. Центральный безмолвствовал.
— Может так пропустишь? – поинетерсовался большой начальник, с интересом разглядывая сложенные на бортике пирса тулуп и валенки.
— Никак нет!
Адмирал прищурился.
— Неужели стрелять будешь?
— Так точно! Буду!
В этот момент из надстройки вырулил Коля Маковкин с дуковским мешком, увидев всю эту нашу «сцену у фонтана» ойкнул и чуть было не выронил мусор вниз, в воду. Попытался было свалить обратно, в рубку, но был остановлен грозным рыком.
— А ну, боец, подойди-ка сюда!
На подгибающихся от ужаса ногах, бедный Коля спустился по трапу на пирс и, уронив мешок мне на ногу, доложил:
— Товарищ вице адмирал, матрос Маковкин по вашему приказанию прибыл!
— Значит сейчас, матрос Маковкин, спустишься вниз, в Центральный, найдёшь там… — он покосился на меня, -…кого-нибудь. И сообщишь, что здесь, наверху, стоит комиссия из Штаба флотилии. Которую ваш верхний вахтенный вот-вот расстреляет. Согласно уставу караульной службы. Понял?
— Так точно! – завопил Коля, отдавая честь. – Разрешите выполнять?
— Выполняйте! – проворчал адмирал, вытащил из кармана сигарету и прикурил от тут же протянутой одним из капитанов первого ранга, зажигалки.
— Молодец! – неожиданно сказал он мне, выпустив дым. – Службу знаешь. Который год служишь?
— Три года уже, товарищ вице адмирал.
— Заметно, — он снова усмехнулся. – Не дурак.
Тем временем Маковкин, оказавшись внутри прочного корпуса, влетел в Центральный пост с выпученными глазами и, никого из начальства не обнаружив, завопил:
— Адмирал на пирсе! Вы чего тут, оглохли?
На своих боевых постах сидели трое – уже упомянутый Андрюха Ванин, полторашник Немоляев и мичман Самахин. Последний меланхолично пожал плечами.
— И чего?
— Где дежурный по кораблю?!
— Ты ж сам видишь – нет его!
— А кто будет адмирала встречать?!
— Понятия не имею. Они все, кажется, в пятый пошли. Зачем-то.
Сплюнув, Коля обрушился по трапу на палубу третьего и помчался в сторону кормы.
Экипаж спас Аюмов. Пока его, вся эта толпа идиотов (вместе с дежурным!), даже не догадавшись вызвать старпома по «каштану», искала в пятом отсеке, сам старпом наводил порядок у торпедистов. Закончив на них орать, решил перекурить и, не заглядывая в Центральный, полез наверх.
И увидел нас.
Всё-таки опыт есть опыт. В отличии от карася Маковкина, Аюмов не испугался и не растерялся. Быстро сунув сигарету в карман канадки, кап-два мгновенно сделал каменное лицо, переместился на пирс и, подойдя к адмиралу, чётко доложил:
— Товарищ вице адмирал! Экипаж готовится к переходу в Гаджиево, согласно заранее утверждённому плану! Докладывал – дежурный по кораблю, старший помощник командира, капитан второго ранга Аюмов!
Они поздоровались за руки.
— А чего это ты вдруг сам дежуришь, Ринат Мидхатович? – поинтересовался проверяющий, с подозрением оглядывая старпома. Потом перевёл взгляд на меня, и вдруг хохотнул.
— Провинился, что ли?
Аюмов развёл руками.
— Вы ж знаете, Антон Леонидович, сплошная молодёжь в экипаже! Разве им ответственное дело доверишь?! Переход сложный….
— А чего сразу не ответил?
Тут уж хохотнул старпом.
— В третьем, на пульте, олухов будил. Пинками.
После чего повернулся ко мне, буркнул: «пропустить» и сделал приглашающий жест.
— Пойдёмте.
Офицеры, отдавая честь флагу, пересекли трап и спустились вниз.
Я ж, совершенно машинально, впервые в жизни, перекрестился и перевёл дух.
«Фу-у-у! Мать вашу! Во попал!».
А затем произошло следующее. Из люка, ведущего в пятый-бис, вылезли… всё те же персонажи – Полищук, Антипорович, Семченко, старший лейтенант Полоцкий (по-прежнему – с повязкой дежурного на рукаве), сошли на пирс и направились в мою сторону.
Злобный Антипорович кивнул Полоцкому:
— Временно снимите с вахты Мазаева. Пускай переоденется.
Дежурный по кораблю (бывший дежурный, хотя он об этом пока и не знал), козырнул.
— Есть.
Потом повернулся ко мне. По его лицу было видно, что он не помнит, а может и не знал никогда, каким образом в таких случаях действуют. Поэтому начал импровизировать:
— Мазаев, вы временно освобождены от несения верхней вахты. Можете переодеваться.
— А кому мне оружие передать? – я потряс в воздухе автоматом.
— Хм! – старлей принялся озираться по сторонам, очевидно в надежде увидеть какого-нибудь из свободных верхних вахтенных. Однако на пирсе, после прибытия адмирала, всё вымерло. – Мне передайте, — наконец, нашёлся он.
Отдав ему калаш с подсумком, я неторопливо принялся стягивать тулуп, любуясь невиданным зрелищем – несущим верхнюю вахту офицером!
Полищук, наблюдающий всё это с выражением крайнего отвращения на лице, не выдержал:
— Мазаев, давайте быстрее! Сейчас комиссия из Штаба приедет!
И тут до меня дошло.
«Они ж ничего не знают! Ха! Во придурки-то, прости, Господи!».
— Так комиссия уже на борту,- сказал я. – Во главе с вице адмиралом. Со страшным таким….
Первым, после этого моего сообщения, очнулся Полоцкий.
— Как на борту?! – голосом, какой бывает у ребёнка, которому приснился очень страшный сон, спросил он.
— Так, — я пожал плечами, на которые натянул новый тулуп. – Пять минут назад вниз спустились.
— А… — Антипорович, до которого тоже начало доходить, посмотрел на лодку. – А кто комиссию встретил?
— Старший помощник командира.
Усевшись на бортик пирса, я начал переобуваться.
— Он назвался дежурным по кораблю. Так-что вы, товарищ старший лейтенант, повязку лучше снимите.
Полоцкий вздрогнул, обвёл пирс диким взором и начал сдирать с рукава повязку дежурного.
— Ну, в общем, вы тут заканчивайте, — неожиданно сказал Полищук, — а я пока вернусь в пятый-бис, проверю, всё ли там в порядке.
И он быстро двинулся в сторону кормы.
— Подождите, товарищ капитан второго ранга! – спохватился Семченко. – Я с вами. Надо один вопрос провентилировать. Насчёт стендов в столовой личного состава….
Они смылись.
— Мазаев, да что вы возитесь?! – рявкнул Антипорович.
— Всё! – я поднялся и потопал ногами, проверяя новые валенки. Нормально вроде. Удобно.
— Заступайте на вахту, — уныло произнёс Полоцкий отдавая автомат. Мне показалось, что с большим сожалением. Может подумывал о том, что бы застрелиться? До того, как комиссия уедет, и Аюмов его найдёт?
— Есть заступать на вахту.
Я повесил оружие на плечо, кивнул на одежду.
— Товарищ старший лейтенант, вы бы всё это убрали…. А то адмирал может поинтересоваться, что это у нас тут валяется.
Тот снова вздрогнул.
— Да. Сейчас…
Сгрёб в охапку тулуп и валенки, и с ними двинулся на корабль. Но тоже – через люк пятого-бис.
Антипорович обошёл вокруг меня, поправил подсумок, автомат, приказал поправить шапку.
Я поправил.
— Значит, Мазаев….
— Да?
— Будут спрашивать – я на КДП. Мне надо позвонить в штаб тыла.
— Так точно.
Помощник командира сначала вроде бы неторопливо, но уже метров через десять перейдя на очень быстрый шаг (чуть ли ни бег), свалил с пирса, а я с чистой совестью, достал папиросы.
Как только я это сделал, из лодки выскочил испуганный Коновалов.
— Дай закурить! – потребовал он.
Хмыкнув, я снова вытащил папиросы.
— Чёрти что! – сундук прикурил и сделал несколько глубоких затяжек. – На лодке шухер! Адмирал всех имеет особо циничным способом, я еле вырвался.
— Понятное дело, — кивнул я. — Комиссия, это тебе не фунт изюма. А Лесенков – то где?
Коновалов отмахнулся.
— Лесенков сегодня в Мурманске, в штабе флота. Боюсь, как бы нас в ещё одну автономку не спровадили!
— Да ну! – несколько неуверенно возразил я. – Не может такого быть!
— На Северном флоте всё может быть! – наставительно произнёс Андрюха, быстро докуривая. – Пойду – за КДП спрячусь.
— Там уже Антипорович спрятался, — сказал я. – Так-что не советую. Сиди уж в рубке.
— Да?! А если адмирал и к нам сунется с проверкой?! А у меня там матрас с одеялом и подушкой!
— Ну, не будет же он во все щели заглядывать!
— Так он как раз во все щели и заглядывает! – возмутился сундук. – Я, когда наверх пошёл, комиссия акустиков гоняла. И нашла у них чай с сахаром. Ты бы слышал, этот ор. Кстати, а где Семченко?
— Семченко тоже спрятался. На пару с Полищуком. В пятом бис, в столовой личного состава.
Андрюха фыркнул.
— Это они зря! Адмирал туда обязательно залезет.
— Я надеюсь.
— Да, фитиль и тому, и другому просто необходим! – согласился Коновалов. – Достали уже!
Он докурил и тоже смотался, а я посмотрел на часы. До конца вахты мне оставалось ещё час с небольшим.