2.
Весь переход до Гаджиево я честно проспал, и вылез из лодки утром, уже совсем на другой пирс.
Стоящий на верхней вахте Делягин приветствовал меня взмахом руки.
— Давно заступил-то? – поинетерсовался я, оглядывая бухту.
Её с нашей было даже глупо сравнивать. Совсем другие масштабы, и совсем другое количество лодок, не говоря уж о всяких вспомогательных надводных кораблях.
— Двадцать минут назад, — Лёха недовольно скривился. Мы ж совсем недавно пришвартовались.
— Эх! – я кивнул в сторону виднеющихся слева зданий – казарм и камбуза. – Прямо молодость вспомнилась! Помнишь, как нас сюда привезли?
Делягин кивнул.
— Такое, пожалуй, забудешь!
— Интересно, а нас опять в казарму не заселят?
— Вряд ли, — Лёшка помотал головой. – И вообще, тут твой Коновалов бегал – панику наводил. Дескать, готовьтесь, сволочи, к ещё одной автономке.
— Ну, нам, это уже не грозит.
— Если прямо сейчас пошлют – то куда мы денемся? Как раз – к концу июня и вернёмся.
— Тьфу! – я рассердился. – Вот чего ты каркаешь?! Коновалова наслушался?!
Делягин вздохнул, поправил автомат, какое-то время меланхолично разглядывал здание санпропускника, потом вдруг оживился.
— Да! Ты ж самого главного не знаешь!
— Чего я не знаю?
— Сегодня молодых привезут!
Я тут же вспомнил свою песню ещё времён Киевской учебки:
«Снова пиво с отрыжкою,
И река разлилась.
Но вчера я был Гришкою,
Я сегодня – карась!
Обалдевшие, мятые,
Молим: «Боже, спаси!».
Без вины виноватые
Караси, караси».
Я усмехнулся.
— Не, серьёзно?!
— Куда уж серьёзней?! Молочного отправили их встречать, да и Полищук с утра пораньше всех достал. Ну, в смысле – всех наших. Мол, увижу, как вы у молодых новую форму одежды отнимаете, лично в комендатуру отвезу! А потом – под трибунал. Сегодня, небось, будут с Антипоровичем на пару проверять аттестаты, маечки да тельники считать.
— Пускай проверяют! – я отмахнулся. – Кэп-то не появлялся?
— Пока нет. Аюмов командует.
Внезапно меня осенило.
— Между прочим, если бы нас собирались сунуть в автономку, то не отпустили бы прикомандированного старпома. Да и вообще – всех прикомандированных. Кроме Коли Маковкина. Но, кажется, его вообще у нас в экипаже оставят…
Лёха задумался, потом лицо его просветлело.
— А ты знаешь, вообще-то да! Наш кап-лей, точно – в отпуск уехал. Я его с женой видел. Как они в машину с ребёнком и чемоданами садились.
Он явно повеселел и перевёл взгляд на пирс в дальнем конце бухты, куда прибывали катера из Мурманска.
— Интересно, среди молодых моего земляка не окажется?
— А когда их должны привезти?
— Ближе к вечеру. Мы уже с вахты сменимся.
— Да, хорошо бы! – я кивнул. – Не то у карасей появится искажённое представление о том, кто должен стоять на пирсе с автоматом, а кто нет.
Тут из лодки повалил народ на построение и, наконец, появился командир.
Увидев его, сошедший с трапа Коновалов скривился и произнёс, обращаясь ко мне:
— Вот! Дождались! Сейчас нам объявят о новой автономке!
— Типун тебе на язык! – буркнул я и пошёл занимать мест в строю.
Подняли флаг, Аюмов доложил кэпу и Лесенков выступил вперёд. Выглядел он достаточно благодушно, из чего я сделал вывод, что подо льды ещё на три месяца нас всё-таки не засунут.
— Значит, товарищи подводники, — сказал кэп, оглядывая своих подопечных, — корабль мы пока никому передавать не будем, поскольку командование поставило нам новую задачу.
Он сделал паузу, во время которой установилась столь мёртвая тишина, что я явственно услышал болезненное шипение Коновалова. Просто – шипение, без слов.
— Через три дня мы отправимся на боевое дежурство в Порчниху, — продолжил Лесенков. – Сроком на две недели. Затем вернёмся сюда же, в Гаджиево, и начнём передачу корабля экипажу капитану первого ранга Лукина.
Старпом выпучил глаза и, не выдержав, повернулся к командиру.
— Неужели, Лукину?!
Тот кивнул.
— Да. Ему. Они вообше-то должны были уже с сегодняшнего дня приёмку начинать, и даже переехали в одну из местных казарм, да тут Порчниха подвернулась. …Короче, — Лесенков снова посмотрел на нас, — всем всё ясно?
— Так точно, — вразброд ответил строй.
Кэп кивнул Аюмову.
— Ринат Мидхатович, продолжайте.
После чего, под крик Делягина «командир на борту!», пересёк трап и спустился вниз.
Старпом посмотрел на нас с садисткой улыбкой.
— Слышали? В отпуска недельки через три поедем. Если, конечно, никто не накосячит так, что отправится на южные моря осенью. А то и зимой. Мы хоть и не в автономку идём, но это тоже – боевое дежурство!
Он поднял палец.
— Подчёркиваю – боевое! Со всеми отсюда вытекающими. Так. Командирам боевых частей через полчаса собраться в кают-компании.
Затем Аюмов перевёл взгляд на Полищука.
— Олег Михайлович, у вас есть что сказать?
Тот степенно кивнул, затем скомандовал:
— Всем морякам строчной службы, отслужившим от полутора до трёх лет, после окончания построения, остаться на пирсе.
— Ну, начинается! – вздохнул стоящий рядом со мной Никита Парамонов. И не ошибся. Поскольку, когда скомандовали «разойтись», и офицеры с сундуками спустились в прочный корпус, а молодых принялись строить для перехода на камбуз, замполит взялся за свою любимую тему – за искоренение годковщины.
— Сегодня в наш экипаж прибывает молодое пополнение! – начал он, неторопливо прохаживаясь вдоль строя старослужащих. – Это значит что? Молчите? А всё почему? А всё потому, что все вы тут поддерживаете годковщину! Неуставные отношения. Которые являются злостным нарушением воинской дисциплины. Молодые матросы прибудут из учебных отрядов с аттестатами и в новой форме. Ещё раз хочу предупредить: если кто-то из вас попытается поменять свою старую форму одежды на новую, из этих самых аттестатов, он будет иметь дело со мной. Вплоть до трибунала. Лично отведу нарушителя сначала на гауптвахту, а потом в военную прокуратуру.
Делягин! – неожиданно рассвирепел Полищук, заглядывая через наши головы. – Вы чего там улыбаетесь?! Стоите на посту и вам весело?
— Никак нет! – рявкнул Лёха. – Мне грустно.
— А будет ещё грустнее! Вы уже своё получили! Ещё хотите? Устроили, понимаешь, стрельбу в запретной Зоне, и стоит – кривляется!
Он возмущённо фыркнул, обвёл нас неприязненным взглядом, после чего, буркнув «идите – стройтесь для перехода на камбуз», удалился.
Завтракать на Гаджиевский камбуз нас повёл Дорохин, которому вчера от Аюмова тоже попало за компанию с Полоцким. Дело в том, что вице адмирал, проверяя четвёртый отсек, случайно обнаружил в трюме чью-то шхеру, где лежала шитая бескозырка, неуставные хромачи и порнуха. На этот раз – настоящая. А именно – карточная колода с чёрно-белыми фотографиями известно чего.
— Это что?! – орал адмирал, потрясая колодой перед носом командира «китайцев». – Кто ответственный за отсек?
— Капитан-лейтенант Полозов, — буркнул Дорохин.
— Наказать! Распустил боевую часть, совсем берега потеряли! Вы б ещё самогонный аппарат тут припрятали!
И ведь как в воду глядел! Поскольку в пятом, высокая комиссия, опять же, совершенно случайно, обнаружила хорошо замаскированный бидон… с брагой. Сегодня начальникам везло.
В общем, получил командир БЧ-2 по башке знатно, отчего сегодня прибывал в злобном настроении.
— Не растягиваться! – время от времени рычал он на нас, пока мы двигались через бухту. – Мазаев, рот закрой! Не наговорился ещё?
— Мы, товарищ капитан-лейтенант о Порчнихе говорим. Там ведь никакого посёлка нет?
— Ни хрена там нет! – после продолжительного молчания ответил Дорохин, уже тоном ниже. – Жопа полная! Ваше счастье, что сейчас не лето.
— Почему?
— Комары не сожрут. Там они знаешь какие?
— Какие?
— Вот такие! – каплей показал пальцем размер чуть ли ни со спичечный коробок. – Северные! Они не будут вокруг тебя виться, атакуют прямо в лоб. Мы там в июле как-то дежурили, у нас верхний вахтенный сразу в две плащ-палатки закутывался, и сквозь щель смотрел. Так комары даже в эту щель пролезали!
— Фига! – удивился Каноненко. – А что ещё там есть?
— Я ж говорю – ни хрена! Скалы да пирс, возле которого и будем стоять. Правда, если чуть дальше пройти, в Порчнихе очень красивые места имеются. Откуда океан видно.
— Класс! – я пихнул локтём шагающего рядом Заславского. – Краски возьми. Пейзаж нарисуешь.
Он посмотрел на меня.
— Ты лучше своему сундуку скажи, что бы фотоаппарат с собой захватил.
Действительно, Коновалов любил фотографировать, и большинство фотографий в моём альбоме были сделаны именно им.
— Точно! Обязательно скажу.
Гаджиевский гарнизонный камбуз тоже был ни чета нашему. И по размерам, и по общему состоянию.
— Эх! – вновь принялся ностальгировать я, снова обращаясь к Заславскому. – Помнишь, вон за тем столом мы впервые на Севере завтракали?
— А ведь и правда! – он расплылся в улыбке. – Получается, мы замкнули круг?
— Получатся так.
В этот момент меня окликнули. Я оглянулся и увидел Лёшку Тараненко. Того самого, с крысой на попечении.
— Привет! – обрадовался я. – Ну, чего, всё-таки вам корабль доверили?
— Доверили, — кивнул он. – Только мне уже в автономку пойти не получится. ДМБ на носу.
— А Лариска твоя где? — вспомнил я.
— В казарме, где ж ещё? – Тараненко махнул рукой в сторону окна, за которым виднелись Гаджиевские казармы. – Кстати, у меня тут мысль одна появилась….
Он огляделся по сторонам и понизил голос.
— Я придумал, как неуставняк вывозить. Безо всяких бутылок шила знакомым сундукам и прочей суеты.
— Ну, и как же?
— Есть у меня большая сумка. Делаем следующим образом – складываем форму, альбомы и прочее на дно сумки, на это всё кладём что-нибудь нейтральное, а сверху сажаем Лариску.
— Зачем? – не понял я.
Лёшка хмыкнул.
— Повезут нас отсюда в Мурманск на катере. А если где и будут проверять, то на КДП. Вот ты и представь: подходит офицер к нам, требует расстегнуть молнию, я это делаю, и что же он видит? Огромную, злобную крысу.
— И чего?
— Проверяющий спрашивает – что это ещё за зверюга, и я честно отвечаю: так, мол, и так. Это – мой питомец, которого я самолично вылечил, вырастил, и благодаря которому, в экипаже капитана первого ранга Лукина других грызунов просто-напросто не было!
— А если он потребует её убрать?
— Я скажу, что мой крыс недоговороспособен, и я сам его боюсь. Пусть сам убирает, если ему так приспичило! Ну, не будет же он в неё стрелять!
— Некоторые могут и выстрелить, — сказал я, вспомнив психопата – дежурного по кораблю, пугавшего крысу пистолетом в пятом-бис отсеке. – Ты Лариску и вправду собрался с собой взять на ДМБ?
Лёшка посмотрел на меня с укором.
— А ты думал – я её здесь брошу?!
— Тогда вам повезло. На корабль, судя по всему, вы попадёте только через месяц, перед самым нашим отъездом домой, и в моря ты уже не пойдёшь. Значит и за крыса своего можешь быть спокоен. Резкие перепады давления ему не грозят.
Кстати, — вспомнил я, — домашних-то ты предупредил, что не один вернёшься?
Тараненко хохотнул.
— Ага. Написал, что с Лариской приеду. Без подробностей. Мои наверное теперь думают, что с невестой припрусь.
— Главное, что бы никто из них крыс не боялся.
— Не, — Лёшка помотал головой. – Маман у меня женщина суровая. Батя рассказывал, что когда я ещё маленьким был, меня гадюка чуть не цапнула. Так она схватила её за хвост и долбанула башкой о телеграфный столб. Что ей какая-то крыса?!
Он кивнул в сторону столов.
— Ладно, двинули завтракать. Ты, кстати, приходи ко мне в гости. Мы вон в той казарме сейчас обитаем. И неуставняк свой приноси, если хочешь.
— Подумаю, — кивнул я и отправился к своим.
А ближе к вечеру на лодку привели молодых, только-только сошедших с катера.
Пятеро карасей шли по пирсу за Молочным и квадратными глазами рассматривали наш БДР.
— Стоять! – буркнул кап-лей, обремененный личными делами молодого пополнения. – Ждите тут.
Он перевёл взгляд на нас с Василенко и на заступившего на верхнюю вахту Безручко, молча погрозил нам кулаком, после чего спустился в лодку.
Васька весело потряс автоматом.
— Родные вы наши! Как же мы вас ждали!
Прибывшие испуганно втянули головы в плечи.
— Здорово, орлы! – поприветствовал карасей Вовка. – Из Москвы есть кто?
Один из парней поднял руку.
— Я из Москвы, товарищ старшина первой статьи!
Мы с Безручко фыркнули.
— Видишь, Вась, — сказал я. – Ни фига на флоте не меняется! Мы тоже годков по званиям называли.
Василенко подошёл к молодому.
— Тебя как зовут?
— Матрос Андрей Сапунов! – карась встал по стойке смирно.
— Значит, Андрюха….
Владимир протянул руку.
— А я Вован. У нас тут всё по именам, без званий и на ты. Понял?
— Так точно!
Василенко поморщился.
— И без «так точно»! Я тебе не старшина в «учебке». Это там вы на камбузе за разными столами сидели. А здесь – все за одним. И вообще, вольно.
Молодой чуть расслабился.
— Кури, если есть желание.
Караси недоверчиво на нас посмотрели, затем всё-таки полезли в карманы за сигаретами и папиросами.
— ОСНАЗовцы есть? – поинтересовался я.
— Я из ОСНАЗа, — поднял руку здоровенный малый, по размерам – чуть меньше Делягина.
— О! – удивился я. – Неожиданно! Откуда сам?
Карась назвал город.
— Не бывал, — покачал головой я. – Как зовут?
— Лёней. Леонид Конецкий.
— А меня Гришкой, — я протянул ему руку, пожал. – Только нам с тобой служить уже не придётся. Я своё отпахал. Скоро домой еду. Будешь ходить в подчинении у Коли Маковкина. Хотя нет, он тоже карась. Короче, мичман Коновалов тебя гонять будет. Это Андрюха умеет.
— Понял, — Конецкий кивнул. – А… я на этой подводной лодке служить буду?
— Просто – на лодке. Или – на корабле. Или – на пароходе. Или – на крейсере. Атомном, с баллистическими ракетами. Да, на этой. И считай, что тебе повезло.
— А зачем горб такой?
— Это – ракетная палуба. Лёгкий корпус.
Карась похлопал глазами, хотел, видимо, задать какой-то уточняющий вопрос, но тут из рубки вылезла целая компания офицеров и сундуков. От каждого дивизиона по человеку. В том числе и Коновалов. Опять сонный и злобный. Очевидно, когда ему приказали явиться в Центральный, он тихо-мирно дрых в рубке.
— Понятно, — сказал он, окинув нового ОСНАЗовца взглядом с головы до ног. – Хрен такого прокормишь. То ли дело Маковкин!
— Чего ты человека пугаешь? – возмутился я, после чего повернулся к карасю. – Не волнуйся, Лёнь, жратвы у нас на всех хватает. Не стройбат, чай!
— Хуже! – мрачно изрёк Коновалов, прикуривая сигарету.
— Чего хуже-то?
— Всё! – отрезал сундук, вновь перевёл взгляд на Конецкого, хмыкнул. – Но хоть не Похмелкин – Обломов! Короче, Гриш, иди показывай наше хозяйство, а я пока в посёлок смотаюсь. Да, аттестат его лучше в рубке оставьте. А то налетят… вороны.
Мы спустились вниз, причём Леонид раз десять стукнулся башкой о всякие выступающие штуковины.
— Ох, ё! – он в очередной раз потёр лоб и в сомнении посмотрел на узкий лаз, ведущий к нашей рубке.
— Всё тесное такое….
— Это ты слишком большой! Пролезай, не стесняйся.
Внутри он с облегчением упал в кресло, на которое я показал и глянул на меня.
— Мне это… шапку можно снять? И шинель расстегнуть?
А я смотрел на него и вспоминал себя. Такого же. Ничего ещё не понимающего, зелёного, как июньское болото в сопках, и очень наивного.
— Нужно. – наконец сказал я, когда карась уже начал проявлять признаки беспокойства. – Раздевайся, одежду сюда вешай, а аттестат вон туда запихни. Видишь? Под аппаратуру, снизу….
Когда молодой справился с первым заданием, оказавшись вдобавок ко всему, жутко лопоухим, я сказал:
— Значит так. Сейчас пойдём знакомиться с кораблём. Торопиться, что бы меня не сердить, не надо. Понял?
— Так точно.
— Х…чно! Отставить уставные вопли. По крайней мере, между нами, матросами срочной службы. Ещё раз: ты понял, что спешить нельзя? Я серьёзно спрашиваю!
(Сам же подумал: ещё не хватало закончить нашу экскурсию в медпункте, где карасю Конецкому будут мазать башку йодом и заматывать бинтом! Помню же себя прекрасно – как торопился, пытаясь не вызвать гнев годков. Из-за чего и попадал во всякие идиотские ситуации, набивая шишки).
Мы выбрались из рубки и отправились в нос корабля. В отличии от Коновалова, который показывал мне лодку, начиная с третьего, я решил показать молодому все отсеки – от первого до десятого.
Лазали по пароходу мы долго. Причём, уже в четвёртом, не заметив меня, карася перехватил наш окающий Олег Киров.
— Здорово! – поднявшись с нижней палубы и широко улыбаясь воскликнул он. – Корабль изучаешь? Это похвально! Меня Олегом зовут. Ты откуда, зёма? Слушай, давай меняться….
— Не давай! – перебил я его, нагоняя Конецкого. – Своих карасей тряси.
Олег вздрогнул.
— Тьфу чёрт! Пугаешь! И вообще…. Никто твоего карася трясти не собирался.
— Ваши-то где?
— Наши в каюте у зама сидят.
— Зачем?! – поразился я.
— Полищук их шмотки проверяет.
— Пересчитывает, что ли?
— Ну, типа того.
— Во дебил!
— Не то слово!
И мы двинулись дальше.
— Как там в учебке-то? Кто сейчас главная сволочь?
Молодой помрачнел.
— Когда я только пришёл, Гусев был. Главный корабельный старшина.
Я усмехнулся., покачал головой.
— Надо ж! Выслужился дрыщ! Ну, а Киев как? Стоит?
— Куда ж он денется?! Стоит. Правда, мы его, считай и не видели.
— Как и мы.