Как вам такая формулировочка? Очень хочется написать что-то лёгкое и шутливое на эту тему, но не смогу, наверное. И помнить-то не хочется, но выкинуть из памяти эту историю тоже, увы, не получается.
Итак, с чего все началось? Год 1978-й или 1979- й, не помню точно. Желающие найдут точную дату. Ракетный крейсер «Владивосток», на котором я начинал свою службу инженером БЧ-2, а всего через полгода был назначен командиром зенитной артиллерийской батареи, на боевой службе в зоне Индийского океана. Мы уже несколько месяцев в море. Мы, молодые лейтенанты, думали, что уже все трудности похода нами испытаны и с честью преодолены. А за эти несколько месяцев хватало всякого – и сильнейший трехдневный шторм в зимнем Японском море почти сразу после выхода, повлекший за собой кучу всяких поломок, и изнуряющая жара в южных широтах, и вышедшие из строя холод-машины, с большим трудом и самоотверженностью отремонтированные через несколько дней, когда уже испортились все продукты в холодильнике, командиром трюмной группы Мишкой Рязанцевым и его среднеазиатскими подчинёнными, и скосившая половину экипажа в связи с этим диарея, и хроническая нехватка пресной воды для питья и умывания, и выворачивающие наизнанку проверки штаба 8-й эскадры на рейде острове Сокотра, и война в Мозамбике, и 45 градусов в тени на Дахлаке в Эфиопии в условиях тамошней гражданской войны, когда корабль превратился в один раскаленный кусок железа с полной невозможностью как-то себя защитить, ежели что, и многое другое.
Поэтому известие о полученном приказе идти полным ходом на Сейшелы с официальным визитом, инициированным, как я позже узнал, нашими там дипломатами, было воспринято с необычайной радостью. Не буду вдаваться в подробности самого визита. Об этом есть несколько упоминаний в мемуарах наших адмиралов, посвящённых истории как 10-й, так и 8-й оперативной эскадры ВМФ СССР. Скажу только, что одновременно с нами на рейд столицы Сейшел, города Виктория, пришли и два французских военных корабля.
Для нас нашлось место у стенки в порту. Почти все офицеры корабля за время стоянки назначались старшими групп матросов, с которыми, согласно инструкции по пребыванию советских военных моряков за границей и сходили с корабля в город на три-четыре часа.
И, конечно, мы очень завидовали свободной системе схода на берег французских моряков. Мы видели их, гуляющих и по одиночке, и группами, и с местными красавицами- креолками в обнимку на каких-то маленьких джипах- кабриолетах, и пьющими пиво в местных барах на террасах под прохладным тентами — в общем, они вели себя так, как будто их, в отличие от нас, никто не собирался похищать, провоцировать и подвергать белоэмигрантской агитации.
Конечно, мы не очень верили в эти заклинания политработников, но и у нас, лейтенантов, хватало ума не возражать против идиотских инструкций и не задавать глупых, для того времени, вопросов.
И вот, обычная, для нормального человека, ситуация: в один из дней на набережной Виктории после выхода из порта в город с очередной группой матросов нам встречается группа французских моряков, возвращавшаяся в порт для посадки на один из своих баркасов. До них уже метров двадцать. Они с интересом смотрят на нас, я и мои матросы (они были из разных боевых частей, не только из моей батареи) – на них.
Кто -то из моих спрашивает:
«Товарищ лейтенант, а можно с французами пообщаться, поменяться значками?»
Я вспомнил свое, ещё не совсем давнее, посещение Бордо во время курсантской практики в 1976 году. Вспомнил, как и мы, накупив в ларьках «Союзпечати» перед походом разных значков от октябрятских звёздочек с изображением кудрявого Ленина в детстве до флажков с надписью «Слава КПСС», невообразимыми сочетаниями загибаемых пальцев на обеих руках, интонацией голоса, коверканием русских слов и гримасами на лице умудрялись общаться с не знающим ни слова по-русски французами.
В общем, я сказал:
«Ну, кто сможет- почему-бы и нет? – а сам подумал, — Пусть не думают, что мы совсем дикие!»
Мы поравнялись с французами, помахали друг другу руками и абсолютно естественно и непринуждённо прекрасно общались минут двадцать. В качестве русских сувениров использовалось всё! У матросов, конечно, не было октябрятских звёздочек, но у многих оказались в карманах брюк запасные звёздочки к бескозыркам и беретам, значки «Воин-спортсмен», нарукавные знаки различных корабельных специалистов и ещё какая-то мелочь.
В итоге французы поснимали красные помпончики со своих бескозырок, тоже какие-то нарукавные нашивки и тому подобное. Офицеров среди них не оказалось, но я довольно неплохо на английском поговорил с одним артиллерийским старшиной, судя по его пушкам на рукаве футболки. Особенно наш разговор оживился при моем упоминании о посещении винодельческого поместья Сент- Эмилион недалеко от Бордо в том самом курсантском походе. Я понял, что вина этой марки популярны во Франции. В общем пообщались, все остались довольны.
Уже расходясь, я вспомнил одну фразу на французском и выдал своему визави:
«Вив ля Франс!»
В ответ услышал:
«Вив ля Руси!»
Мне понравилось! Прошло суток двое или трое.
Сижу в каюте, слышу команду по трансляции:
«Лейтенанту Цмокуну прибыть в кают-компанию».
Не удивляюсь – мало-ли зачем. Может быть, пропустил вызов офицерского состава на какое-то совещание… Иду, открываю дверь, пока ничего не понимаю. В кают- компании пусто, только за главным столом сидит полностью партбюро корабля, да ещё командир, замполит, все политработники. Делаю несколько шагов к сидящим и не знаю, кому докладывать о прибытии- командиру или парторгу?
У нас корабль первого ранга, секретарь парторганизации – отдельная должность, на уровне замполита!
Не успеваю что-то сообразить, как слышу его голос:
«Ну вот, товарищи члены партийного бюро и приглашённые коммунисты! Все в сборе. Можно начинать. Повестка сегодняшнего заседания — организация коммунистом Цмокуном братания с вероятным противником.»
Вот так, ни больше, ни меньше. Кто помнит те времена, «расцвет застоя» — тот может себе представить, что означало для молодого офицера партийное, ну и потом, естественно, служебное взыскание с такой формулировкой.
Как-то я сразу и очень натурально среагировал на тему заседания – сделал испуганные глаза, схватился за живот и простонал:
«Ой, простите, мне срочно нужно в гальюн!»
Не стал слушать, разрешат или нет, развернулся на 180 градусов, пулей выскочил за дверь и съехал по наклонному трапу вниз. Но побежал я не в гальюн.
Теперь небольшое отступление. Оперуполномоченным Особого отдела по нашему кораблю у нас, в 175 бригаде ракетных кораблей, был капитан- лейтенант Александр Юрьевич Кравченко. Это был улыбчивый, с приятным лицом и хорошо поставленной речью офицер. Пока мы стояли в базе, на корабле он бывал нечасто, со мной, как, впрочем, и со всеми, всегда приветливо здоровался. Невысокого роста, но достаточно плотный, килограмм за 100 весом. Конечно, на боевую службу он пошёл с нами.
На каком-то совещании перед выходом он предупредил всех, что, если кто-то будет интересоваться его персоной, надо отвечать, что он – помощник флагманского артиллериста и, естественно, немедленно ему доложить.
Что ещё запомнилось – несколько раз в походе слышал от него такую фразу:
«На корабле только два представителя Советской власти- командир и я!»
Когда мы по боевой тревоге проходили Сингапурский пролив, я, каюсь, без разрешения поднялся из своего центрального поста к пушке правого борта, чтобы хоть одним глазком посмотреть на проплывающий мимо Сингапур, состоящий, казалось, из одних ослепительно белых красивых зданий.
И вот я пару раз увидел, как внизу, по шкафуту правого борта, неторопливо прогуливался улыбчивый и приветливый Александр Юрьевич с пистолетом Стечкина под мышкой, внимательно вглядываясь в расходящиеся от корабля волны. Понятное дело – «граница на замке».
Думаю, если бы он увидел, как кто-нибудь сиганул с борта в воду в сторону Сингапура или снующих туда-сюда по узкому проливу судов – пистолет Стечкина недолго оставался -бы в кобуре. В общем, человек относился к своей работе серьёзно.
Поэтому, не увидев его в числе приглашённых на заседание партбюро с такой повесткой, я сообразил, что ему очень не понравится вторжение политработников на его территорию. И вот я перед дверью каюты номер пять по правому борту в самом начале офицерского коридора. Стучусь.
Дверь открывается:
«О, Володя! Привет, заходи! Что случилось?»
— Александр Юрьевич, дело шьют!
— Какое дело?
— О братании с вероятным противником!
После этих слов Кравченко перестал улыбаться и сказал:
«Так! Садись, рассказывай!»
Я рассказал, добавив, что только что из кают-компании, где меня, судя по всему, очень ждут.
Первое, что я услышал от него после моего рассказа:
«А меня не позвали! Ну, ладно!»
Потом, немного погодя:
«Так, пошли. Потом напишешь мне объяснительную — всё, что рассказал. Только про Вив ля Франс не пиши, на всякий случай!»
Я понимающе кивнул, и мы пошли в кают- компанию. Очевидно, судьба моя была решена задолго до того, как я второй раз открыл дверь кают – компании и, вероятно, появление вошедшего следом за мной особиста сидящих за столом не очень обрадовало. Во всяком случае, лица их слегка омрачились. Кравченко-же, наоборот, излучал доброту и позитив.
Он остановился возле меня и, окинув взглядом присутствующих командира с замполитом, дружелюбно спросил:
«А чего это, товарищи, я только сейчас узнаю, что, оказывается, офицеру на боевой службе, у которого в заведовании пушки и под три тонны боеприпаса, выражается политическое недоверие?»
Поскольку командир с замом громко молчали, попытался что-то промычать парторг. Что-то про поступивший сигнал, профилактическую работу, напряженную международную обстановку и прочее.
Особист не дал ему договорить.
Он поднял руку, остановил блеющего парторга, повернулся ко мне и сказал:
«Иди, Володя, мы тут без тебя разберёмся.»
Мне не надо было повторять дважды. Я даже не стал смотреть на сидящих за столом. Вернулся в каюту, там сидел один из моих сокаютников — Слава Агеев, старый капитан -лейтенант, командир электротехнической группы.
Я рассказал ему, откуда только что пришёл.
Слава полез в свой маленький сейф под столом, налил мне из фляги треть стакана спирта, плеснул воды, я выпил.
Слава дождался, пока я не поставил стакан на стол и серьёзно сказал:
«Понятно, Володя. Сейчас ложись, поспи, сколько получится. Эти (он кивнул головой наверх) ничего тебе сейчас не сделают. Но не простят и не забудут.»
Я не знаю, о чем был разговор после моего ухода из кают – компании. Но обо мне, как мне показалось, забыли. Хотя, конечно, если проанализировать мою служебную карьеру, забыли не все.
А объяснительную Александру Юрьевичу я написал, и, конечно как он сказал, без «Вив ля Франс!».
Спасибо ему!