Всё туманней года, в коих службу тащил на плечах.
От осмысленных дней уж почти не осталось следа.
Вновь пришёл каперанг погрустить на разбитый причал,
что у плёса речного, где жгуче-студёна вода.
Как бирюк одинок: нет детей и погибла жена.
Не в обиде на жизнь – ко всему и всегда он готов.
И когда на покой проводила родная страна,
он вернулся домой, где его уж не помнит никто.
Тех, с кем в детстве таскал он из этой реки окуней,
не осталось: кто съехал, кто помер от «русского зла».
Нет и первой любви… Как хотел он всегда перед ней
флотской формой блеснуть, только жизнь по-иному пошла.
Два креста на погосте да старый бревенчатый сруб.
Прицепились недуги, как будто к ногам — якоря.
И так трудно, порою, в ненастье вставать поутру
и не видеть в окошке безбрежно-свинцовую рябь.
Здесь, в глубинке, до моря ближайшего тысяча миль.
Цапнет память клешнёй золотистый фуражечный краб.
И так трудно ему поделиться тоскою с людьми,
да штормит за грудиной, а он не ходок к докторам.
Что осталось ему? Горевать о прошедших годах?
Ан, ведь знает о том он, что прошлым неправедно жить.
Только тянет к причалу, хоть там не морская вода,
где, как в детстве далёком, зеркалит волна миражи.