Полёт был весьма однообразным. Внизу тянулся унылый вид ранней весны. Чёрное, серое, грязно-белое и лишь кое-где мелькала зелень ёлок и сосен.
Николаев сзади стал сначала насвистывать и потом петь во всё горло знакомую Александру мелодию «Коробейники»
Ой, полным — полна моя коробушка,
Есть и ситец, и парча.
Пожалей, душа-зазнобушка,
Молодецкого плеча.
И Александр стал ему подпевать. Два мужских голоса, на фоне работающего мотора самолёта, слились хорошую мелодию. И уже через минуту они радостно пели во весь голос.
Цены сам платил немалые, не торгуйся, не скупись,
Подставляй-ка губки свои алые, ближе к молодцу садись.
Подставляй-ка губки свои алые, ближе к молодцу садись
Александр даже не заметил, как песня закончилась. Он повернул голову и попросил
— Сан-Саныч давай ещё чего-нибудь споём. Всё веселее.
— А эту знаешь – спросил Николаев и запел «На сопках Манчжурии» на музыку Ильи Шатрова.
Тихо вокруг, ветер туман унёс.
Hа сопках Маньчжурии воины спят
И русских не слышат слез.
Плачет родная мать, плачет молодая жена,
Плачут все, как один человек,
Злой рок и судьбу кляня!..
Пусть гаолян вам навевает сны,
Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны.
Александр слов не знал, но подпевал, как мог. Сочный голос лейтенанта Николаева, казалось разрывал пространство, звучал над лесами, полями и населёнными пунктами над которыми они пролетали. Слова песни разрывали душу, будоражили нервы.
— За что погибли эти сотни тысяч не худших человек – думал Александр, вслушиваясь в слова песни, прерываемые грохотом мотора и даже заметил, что по щекам льются слёзы – чтобы этот Фома и такие как он растоптали всю наши жизнь, жизнь отца, воевавшего в Порт-Артуре и прошедшего через плен, этих девочек по сути Матвеевых Пани и Тали, как они называют друг, друга; сестёр, их будущего.
Когда Николаев закончил петь, Александр повернулся к нему лицом и Николаев с удивлением увидел, как по мужественному лицу, катятся слёзы.
— У меня отец в Порт-Артуре воевал – прокричал Александр – был ранен.
— Да я сам молодым мичманом был там – ответил, перекрикивая мотор Николаев – мы на миноносце прорвались в Чифу со знамёнами частей и избежали плена. У меня за это был орден Владимира, но матросы сорвали и пропал. Не нашли, наверно поменяли у кого-то на водку.
Александр ещё раз оглянулся и увидел ожесточённое, злое лицо флотского офицера, по сути дезертира, но действия которого он внутренне оправдывал.
— Я лучше в окопы солдатом пойду, чем снова на корабли. Флота у нас больше нет – кричал Николаев, видимо вспоминая пережитое.
— Сейчас в окопах может быть и хуже, чем на кораблях. Так в спины нелюбимым офицерам стреляли, а сейчас наверно всё это будет втройне или в четверне. Казаки молодцы. Не бросились за дешёвым окончанием войны.
— И их разложат — прокричал Николаев – вот в песне нахожу выход — и снова запел:
В лунном сиянье снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится.
Динь-динь-динь, динь-динь-динь —
Колокольчик звенит,
Этот звук, этот звон
О любви говорит.
Александр слушал песню и думал о том, что тот мир в котором они жили пропал. Нет его больше и не будет. А что будет? Он не мог себе ответить на эти вопросы.
— Ты очень хорошо поёшь – прокричал он когда Николаев сзади закончил последний куплет.
— Были бы пианино или гитара я бы тебе ещё и сыграл – ответил криком Николаев.
Внизу пролетела Луга, крыши заснеженных ещё домов, изгиб довольно широкой реки.
— Это что за город? – прокричал Николаев.
— Это Луга. Если сейчас полететь налево, то будет мой Гдов.
— Далеко до Гдова?
— Как и до Пскова. Километров осталось 130-140. Там аэродром, и мы заправимся. Возможно, что заночуем. А потом ещё 270 километров, и мы на своём аэродроме под Ригой. Саня спой ещё чего-нибудь – попросил Александр.
Погода начинала портиться, показались облачка, потом со стороны Пскова и серьёзные тучи.
— Спустимся пониже, чтобы дорогу лучше видеть – прокричал Николаеву Александр и направил самолёт ниже.
Теперь летели совсем низко.
— По дороге проще ориентироваться – пояснил Александр Николаеву – а как вы по морю ориентируетесь?
— По картам, по звёздам. Слышал, что такие секстан?
— В самолёте такой хреновины нет – замотал с улыбкой головой Александр.
— Вот по ней и определяемся по звёздам, а дальше переносим место на карту. Оно не всегда совсем точно, но все-таки даёт возможность определиться в море, когда берега не видно. А когда рядом с берегом, то можно по очертаниям определить своё место берега, по маякам.
— Во, тоже, как и мы ориентируетесь по географическим объектам. Маяков у нас пока нет, но скоро будет наверно. Авиация развивается все же. Саня спой ещё чего, берущее за душу.
И Николаев запел:
Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской…
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской…
Мечутся белые чайки,
Что-то встревожило их, —
Чу!.. Загремели раскаты
Взрывов далёких, глухих.
Там, среди шумного моря,
Вьётся Андреевский стяг, —
Бьётся с неравною силой
Гордый красавец «Варяг».
— Ёлочки зелёные–палочки. Опять за душу берёт – подумал Александр, смахивая слезу.
Он был мальчиком, когда погиб «Варяг», но много слышал об этом подвиге моряков, когда отец вернулся из плена.
Внизу промелькнул небольшой населённый пункт. Александр сверился с картой и решил, что это деревня имеет весьма смешное название «Цапелька».
— Интересно – подумал он – от чего такое интересное название произошло.
Задумавшись, он внезапно понял, что засыпает.
— Только этого не хватает – подумал он — и встряхнув себя понял, что Николаев уже давно закончил петь.
— Ты чего делаешь – взбодрился слегка Александр.
— Засыпаю – ответил Николаев – мягко, покачивает. Завернулся в тёплую шубу и уже глаза сомкнул.
Александр ударил одной рукой себя по щеке. Где-то справа мелькнули маковки какого-то монастыря.
— Может в монастырь уйти – подумал он и понял, что что бы не заснуть, надо чем-то встряхнуться.
И внезапно для себя он сам во весь голос запел песню, которую маленьким слышал ещё от деда:
Ой, мороз-мороз, не морозь меня!
Не морозь меня, моего коня!
Не морозь меня, моего коня!
Моего коня, белогривого.
У меня жена, ох, ревнивая.
У меня жена, ох, ревнивая.
У меня жена раскрасавица,
А приду домой, все ругается.
А приду домой, все ругается.
Я приду домой на закате дня,
Обниму жену, напою коня.
Обниму жену, напою коня.
Сзади своим замечательным голосом подпевал Николаев.
Незаметно впереди промелькнула деревня Подборовье, а это уже почти Псков.
Александр снизился ещё ниже. Посмотрел на указатель топлива. Было уже в красном секторе, пора садиться. Он прикинул с какой стороны ветер, понял, что лучше садиться против ветра от Любятова, промелькнувшего внизу. Теперь уже было видно полосу лётного поля. Ни одного человека. Полосатого чулка показывающего направления ветра тоже нет. Но делать нечего надо садиться.
— Садимся – прокричал Александр, когда Николаев сзади закончил песню.
Быстро пролетело время в полёте с песнями. Так бы летать и с Николаевым вместе.
Где-то справа промелькнул куполами Троицкого собора Псковский Кром.
И уже через несколько минут самолёт пробежал по полосе и Александр выключил мотор, который видимо и сам был на грани остановки.
Тишина, после остановки мотора буквально заполнило всего. Она была пугающей, потому, что на после вообще никого не было.
Александр оглянулся и увидел свой самолёт, стоявший у кромки поля.
Оглянулся на Николаева. Тот тоже испуганно замер. Тишина пугала.
— Может здесь уже немцы? – спросил Николаев – а мы с тобой, здрасте к ним в гости.
— Нет. Не может быть — успокаивал сам себя Александр – давай вылезать будем. Посмотрим, что у них здесь.
— А как вылезать, нырять вниз головой? – спросил Николаев.
— Нет так откинься немного вправо, опусти вниз закрепляющий бортик и перевесь ноги. Развернись потом и держась за ручку, там внизу найдёшь, опускайся вниз до земли.
Спустились на землю. Та же пугающая тишина. Лишь лёгкая позёмка поднимала на лётном поле, недавно лёгший снег. Тишина. Темнело. Ранней зимой темнело рано. Ещё около четырёх часов, а уже темнеет.
— Придётся лететь завтра утром. Ночью, пожалуй, не найду свой аэродром – подумал Александр.
Николаев спросил:
— Почему, когда взлетаешь в воздух хочется петь?
— Потому, что это воздух. Душа поёт, каждый раз, когда взлетаешь. Пойдём посмотрим, что здесь случилось? Почему никого нет? – сказал Александр, поднимая вверх с глаз очки,
Он оглядел лётное поле, посмотрел на приаэродромные строения, где прошли раз он встретился, так внезапно, с Великим князем и офицерами гвардейской авиагруппы. Никого. Проходя мимо, засыпанного снегом самолёта полковника Северова он подошёл и осмотрел его. Пробоины уже залатали и заклеили, крыло стояло новое.
— Хоть сейчас лети – подумал он – был бы Николаев лётчиком, можно было бы оба самолёта перегнать.
— Это что за самолёт? – спросил Николаев.
— Самолёт моего командира. Я летел на нём в Петроград, но его повредили. И я его оставил здесь. Пойдём искать людей. Нас же надо заправить.
Вошли в строение, в которое входили почти три недели назад с графом фон Брюмером. Пусто и тихо. Свет выключен. Холодно, как и на улице.
— Подожди здесь – сказал он Николаеву и тот сел в какое-то кресло в полутьме.
— Подремлю немного – услышал Александр голос Николаева из темноты.
Сам Александр пошёл искать того подпоручика, который обещал отремонтировать самолёт. Он обошёл все помещения. Никого.
Вышел на улицу. Пошёл в следующее строение. Зашёл. Тепло, здесь чувствовалось присутствие жизни.
Прошёл в самую дальнюю комнату и увидел там металлическую печку в которой весело горели дрова. Труба уходила прямо в окно. В комнате было четыре постели. Но одной из них сопел человек.
Александр подёргал его за плечо:
— Уважаемый. Уважаемый.
— А? Что? – проснулся человек в вязанном свитере и смотрел на Александра безумными глазами.
— Вы кто? – спросил Александр.
— Прапорщик Несмеянов. А что?
— Поручик Воронцов из Петрограда с пакетом на фронт – представился Александр – мой самолёт надо заправить и подготовить к завтрашнему полёту. Нас двое и нам надо отдохнуть.
Прапорщик соображал видим не понимая.
Александр ещё раз повторил ему информацию.
Прапорщик встал. В отблесках огня было видно, что он небритый.
— Господин поручик. У нас революция и вся аэродромная обслуга уехала на автомобиле на митинг в Псков. С ними поехал, и подпоручик Левашов. Они потребовали, чтобы поехал кто-то из офицеров.
— И, что нам никак не заправиться?
— Заправлю. Здесь остались со мной два солдата. Наверно спят. После отречения царя самолёты прилетают очень редко.
— Как мой «Фарман»? Он стоял здесь с повреждёнными крыльями. Вроде что-то сделали.
— А этот? Так его сделали, но пока не облетали. Нужна ещё неделя, если приедут специалисты с мастерских и их лётчики. Хотя сейчас революция и может никто и не приехать.
Прапорщик сделал ударение на первое слово, что Александр улыбнулся.
— Тогда заправляйте. Когда заправите? Где нам отдохнуть и накормите чем-нибудь?
Прапорщик задумался.
— Сегодня вы уже не полетите. А завтра утром заправим. Потом надо передать парашюты Котельникова в вашу авиагруппу. У нас здесь лежат.
— А куда я их засуну. Эти ваши парашюты? У меня вторая кабина занята. Там летит на фронт человек.
— Так это мы в мешках примотаем к фюзеляжу.
— А не оторвёт в воздухе?
— Нет все нормально сделаем и центровку самолёта.
— А сколько этих ваших парашютов?
— Немного. Десять штук пока больше для вас не привозили.
— Ну приматывайте – согласился Александр – оторвёт или мешать будет это плохо.
— Сделаем. Да и вас с напарником, покормим и чаем напоим. У нас гречневая каша есть с куриным мясом. А спать у нас офицерам только здесь. Тот домик для приёмов нет обогревается. Солдаты забрали оттуда даже печку. Революция у них. Ведь не вести же вас спать к нижним чинам – он улыбнулся и почесал затылок. А подпоручик Левашов вернётся и ляжет здесь, это его постель — он показал на не заправленную кровать с грязными простынями у печки.
Видимо здесь иногда ложились спать и в верхней одежде. Хотя в такие холода это было и не удивительным был сон в верхней одежде. У них в авиагруппе тоже спали не раздеваясь.
— Ну одевайся и пойдём посмотрим самолёт – предложил Александр.
Подпоручик обмотал шерстяным шарфом горло, надел фуражку, шинель, сверху серый башлык. Надел валенки с калошами. Он сильно кашлял.
— Простудились?
— Да поэтому я и не поехал на митинг. Не взяли. Пришлось подпоручику ехать. Думаю, что отлежусь немного. Тут солдаты нашли в деревне мне малиновое варенье. Так я лечусь. Ноги парю, когда вскипячу на печке. Тут в деревне банька хорошая есть. Мы там моемся. Ну пойдёмте посмотрим ваш аппарат.
Они подошли к самолёту.
Александр залез на крыло и достал шубу Северова.
— Возьму на всякий случай, накрыться.
— Знатная шуба – сказал кашляя прапорщик – а вы с вашим наблюдателем идите в комнату, а я к солдатам схожу проинструктирую на завтра утро и вернусь.
Александр пошёл к гостевому строению, где находился Николаев. Николаев уже тихо посапывал в своём кресле и в комнате было темно.
Александр вспомнил, как он пел в пролёте и улынулся.
— Сан-Саныч вставай пойдём – потеребил он за плечо лейтенанта.
— А? Что? Уже летим?
— Нет идём туда, где тепло и нас накормят и где мы будем спать.
— Здесь ещё есть такое место?
— Есть. Пойдём. Держи шубу, ей накроешься ночью, если будет холодно.
И они направились в домик офицеров.
— Слушай Сан Саныч, а может ты к нам в авиацию перейдёшь? Тебя тут прапорщик наблюдателем назвал, а я подумал, что все же лучше, чем дезертирство.
— Подумаю. Может и лучше. Только мне надо к родителям заехать сначала.
Александр во дворе подошёл к круглой поленнице дров и набрал полные руки дров.
— Там есть печка? – спросил Николаев, подбирая тоже несколько расколотых полешков, валявшихся у поленницы.
— Там есть чай и печка и тепло – ответил Александр.
— Оооо о тепле можно только мечтать – усмехнулся лейтенант.
— А у вас на кораблях тепло или как греетесь?
— Конечно. У нас же машины работают постоянно. Есть система вентиляции, обогрев кают боевых постов, кубриков матросов.
— Так вы служите вообще в тепличных условиях – рассмеялся Александр, открывая двери.
Где-то через час пришёл в комнату прапорщик. Он кашлял ещё сильнее. Разделся, скинул валенки, размотал башлык, скинул шинель.
— Мы тут чаёк вскипятили – показал Александр на чайник, стоявший на печке.
— Сейчас достану заварку и сахар, малиновое варение – проговорил прапорщик.
— Не варение тебе больному. Как звать тебя прапорщик Несмеянов? – спросил Александр – меня Сашкой, а его – он показал на Николаева, сидящего на низкой кровати – его тоже Сашкой.
— Меня Николаем. А он флотский что ли?
— А тебе не все ли равно?
— Первый раз вижу флотского. Кстати варения много. Сейчас принесут солдаты гречневой каши с мясом. Перекусите.
Лёжа в постели и накрывшись одеялом и своей курткой Александр думал, что завтра фронт, снова боевые вылеты и что вся эта революция останется где-то далеко.
Уже поздно пришёл подпоручик. С мороза он грел руки у печки. Подбросил туда несколько поленьев.
— Эраст Николаевич – сказал, видимо проснувшийся прапорщик – у нас гости с третьей авиагруппы на фронт из Петрограда.
Александр слышал эти разговоры в полусне. Слышал понимал, но ещё и спал. Так спать можно приучиться только на войне, когда систематические недосыпы становятся нормой.
— Николай Васильевич — отозвался прибывший подпоручик, говоривший полушёпотом – я чаёк поставлю, а то замёрз сильно. Ног не чувствую.
— Разотрите посильнее. Кстати, а что было на митинге?
— Да как всегда – с досадой ответил подпоручик – решали, что офицерам честь не отдавать, по званию и превосходительствами не величать.
— Да Колькой тебя будут называть наверно.
Подпоручик поставил чайник на печку, но что-то с печки упало вниз и громыхнуло. Подпоручик выругался.
Александр не почувствовал, как провалился в глубокий сон. Утром Александр проснулся уже, когда солнце стало светить сквозь маленькое окошко ему в глаза. Он полежал немного, вспомнил где он и что с ним произошло. Потом скинул одеяло и куртку и сел на кровати. В комнате никого не было.
— А где Николаев – удивился он.
Николаев оказался на улице. У бочки, наполненной водой он умывался и брился, раздетый по пояс. У самолёта, который стоял довольно далеко от строений, суетились солдаты и офицеры.
Сквозь низкие и тёмные облака просвечивало солнце.
— Весна приходит – улыбнулся он и сказал Николаеву – весна, а жаль, что у нас так. Выспался.
— Выспался, если это можно назвать сном — ответил Николаев бреясь у обломка зеркала – давай умывайся, брейся. Революция не отменяет нормального внешнего вида офицера.
— А мы теперь с тобой вроде уже и не офицеры – улыбнулся Александр, вспоминая ночной разговор прапорщика и подпоручика – на митинге вчера отменили всех благородий, званий и отдания чести.
— А как теперь будут нас величать? Товарищами – спросил с улыбкой лейтенант и поморщился – порезался немного от таких приятных известий. Я думал, что революция только в Гельсингфорсе и Петрограде, а оказывается эта зараза уже везде.
— Да бог с ней – отозвался Александр стягивая с себя мундир и нательную рубаху – двигайся – подошёл он к бочке и стал умываться.
Рядом на полочке лежал грязный обмылок. Он взял его и стал умываться.
Пока они умывались пришли подпоручик и прапорщик.
— Проснулись? Выспались?
— Ещё как – ответил Александр — я даже не слышал, как вы ушли.
— Нормально – ответил подпоручик, скидывая на спину башлык – самолёт ваш заправлен полностью. Парашюты мы вам 4 загрузили в специальное помещение для бомб.
— А там, что есть такое?
— Да снизу загрузка специально для бомб. Туда поместилось четыре парашюта и по два мы привязали над нижним крылом с каждого бока. И ещё установили штатный пулемёт для наблюдателя.
— А что за отсек для бомб. Я его не видел – признался Александр.
Открывается рычагом с места наблюдателя. Если там есть бомбы, то они вываливаются вниз. Только пока на этих самолётах.
— А мы так что поместиться в кабине бросали. Даже просто гвозди. На сковородках чугунных летали, чтобы пули снизу не пробили.
— Здесь не надо сковородки, снизу на сидении броневой и сзади бронеспинки сделаны штатно. Я вообще таких самолётов ранее не видел. Это новое – признался прапорщик кашляя в кулак.
— Молодец Сикорский. Думает о лётчиках – признался Александр – говорят таких самолётов пока у нас только два у нас.
— Да я помню, как вы прилетали сюда недели три назад – вспомнил подпоручик – это вы прилетали к нам, когда самолёт повредили при посадке.
— Да это мой самолёт и великий князь мне дал на замену этот новый.
— Повезло вам. Пойдёмте завтракать. Ваш самолёт готов.
И они пошли завтракать.
После завтрака подпоручик Левашов демонстрировал у самолёта ранцевый парашют Котельникова. В его руках была бумага с надписью «Парашют Котельникова РК-1» и инструкция по одеванию и использованию.
— Что делать то надо – спросил Александр рассматривая непонятную конструкцию.
— Над надеть его на плечи сзади. Эту верёвочку положить на плечо, когда покидаете самолёт, дёрнуть сильнее. Вот эта деревянная крышка откроется. Она держится только замочком, открываемым этой верёвочкой и вываливается купол, который раскроется и вас спасёт – рассказывал подпоручик – если вам будет необходимость спасаться.
— А как его надевать? – спросил заинтересовавшийся Николаев.
Подпоручик поднял алюминиевый зелёный ящик с фанерной крышкой и лямками и подал Николаеву, после чего подошёл и показал, как спереди крепить лямки.
Вслед за Николаевым парашют надел Александр.
— Неудобно надевать – сказал он, хотя ему помогал прапорщик – верёвочку надо ещё вперёд перекинуть. В воздухе это сделать нереально.
— Так что же лучше разбиться, чем применять уже опробованную технику – удивился подпоручик.
Немного в стороне стояли три небритых солдата в шинелях и развязано курили. Они видимо обсуждали действия офицеров, потому, что периодически смеялись.
— А ты в самолёте, в узкой кабине надень этот парашют – зло говорил Александр – это же не возможно сделать.
— Надо летать с надетыми парашютами – посоветовал подпоручик – а иначе бесполезно.
— Я не влезу с парашютом в кабину. Её надо увеличивать хоть и значительно – выговорил подпоручику Александр.
— Следующая партия будет в брезентовых ранцах – сказал немного подумав прапорщик – к нам приезжали конструктора от Котельникова и говорили, что уже запустили производство.
— Может мы подождём пока дадут нормальные? — спросил офицеров Александр.
— Скорее всего нормальных уже не будет – ответил подпоручик посмотрев на солдат – все рушится в стране, какие парашюты. Берите то, что даём.
— Ладно положим под ноги, чтобы не мешал – сказал примиряюще Николаев
Александр посмотрел на него и улыбнулся. Что Николаеву парашют, он один раз слетал и забыл, а здесь каждый день летаешь в тыл на разведку. Он вспомнил злые глаза германского пилота, хотевшего его посадить на свой аэродром.
— Нет конечно парашют нужная вещь, лучше, чем ничего, но его надо переделывать. А может аэродромные мастера переделают этот футляр и сделают брезентовые мешки для парашютов. Александр и Николаев закинули парашюты к себе в кабины на пол.
— Ладно с этим разобрались – сказал Александр, спрыгивая с крыла – а вот остальные нормально привязали? Вот по два под крылья в брезентовых мешках примотали – показал прапорщик на крепления.
Александр залез под крыло и подёргал крепления. Вроде закреплено нормально.
— Так, а ещё четыре парашюта ты сказал в каком-то отсеке для бомб. Покажи. Мы же должны знать – попросил он подпоручика.
Подпоручик залез под самолёт и позвал Александра. Снизу прямо под второй кабиной действительно была какая-то закрытая крышка.
— Открывается просто слева у сидения рычажок во второй кабине. Два положения открыто и закрыто. На специальные зацепы крепятся бомбы или гранаты. Мы закрепили в крепления парашюты, но если дёрнуть рычажок, то они упадут вниз.
Александр посмотрел рычажок, хмыкнул и сказал Николаеву:
— Сан-Саныч, ты случайно этот рычажок не дёрни. А то все упадёт, потом не спишешь их.
— Я не дёрну. Я вообще ничего в кабине не трогаю, только песни пою – ответил Николаев.
— Ну песни пой. Это хорошо. А что за пулемёты установили нам.
— Льюиса MK-3 47 патронов в магазине. Магазинов 3 можно перезарядить. Он крепиться на верхнем крыле сверху. Но это долго. Там сами потом закрепите. А так стрелять можно с рук и влево и вправо. Главное не попасть случайно в свои крылья. Есть ещё автоматическая винтовка Фёдорова. Все же оружие, как никак – пояснил подпоручик.
— А давайте мне на всякий случай эту винтовку.
Подпоручик что- то сказал прапорщику и тот побежал к строению.
Солдаты, покуривая посмеивались над офицерами. Это было видно, но подпоручик не обращал на них внимание. Да и Александр тоже. После петроградских приключений он не верил уже ни во что.
Когда прапорщик принёс винтовку и патроны в небольшой коробке и отдал Александру.
Александр пристегнул небольшой магазин в винтовке и потом подняв её направил, как бы случайно на солдат.
— Надо опробовать как стреляет – пояснил он подпоручику
Их солдат мгновенно изменились и стали красными. Они смотрели на Александра с винтовкой в руках.
Один закричал с какой-то тоской в голосе:
— Господин поручик не стреляйте. Мы же свои. Мы что? Мы как все!
— Свои? А хуже германцев – с презрением ответил Александр и отведя в строну дуло выстрелил по металлической банке, висевшей на заборе.
Банка с слетела с забора и полетела в сторону.
— Я тоже начинал, как вы, войну солдатом, но оставался солдатом, а не дерьмом собачим – бросил солдатам Александр и загнал в обойму ещё родин патрон, вместо отстрелянного – ладно летим Сан-Саныч. Время не ждёт.
— Всего доброго вам Эраст и Николай. Спасибо за гостеприимство. За тем самолётом я прилечу – Александр кивнул головой в сторону стоявшего сиротливо в стороне «Фармана».
Александр залез в свою кабину Николаев в свою. Прапорщик подошёл к винту.
— Давай – крикнул Александр.
Прапорщик крутанул винт, и он сначала неохотно потом быстрее закрутился. Александр уменьшил обороты и самолёт стронулся с места.
Спустя минуту, самолёт подпрыгивая на кочках проскочил по взлётной полосе и начал набирать высоту.
Александр сделал круг над аэродромом, помахал крыльями. Они увидели, что им машут офицеры и солдаты руками и направил самолёт вдоль рижской дороги в сторону Риги.
Светило солнце, было бы хорошее настроение, если бы не мысли о революции и службе.
— Как там на фронте? Неужели также, как здесь.
— Петь можно? – спросил Николай, преодолевая шум работающего мотора.
— Можно – ответил Александр.
И Николаев своим баритоном запел:
Здравствуйте, дачники, здравствуйте, дачницы!
Летние манёвры уж давно начались.
Гей, песнь моя, любимая!
Цок-цок-цок по улице идет драгунский полк.
Сапоги фасонные, звездочки погонные —
По три звезды, как на лучшем коньяке.
Гей, песнь моя, любимая!
Дзинь-дзинь-дзинь поручики шпорами звенят.
Объяснения бурные и слова амурные,
И признанья нежные до самого утра.
Гей, песнь мой, любимая!
Чок-чок-чок о рюмочку рюмочки стучат.
Александр невольно стал ему подпевать. Два весёлых голоса под шум работающего мотора, заставили их обоих забыть обо всем.
Время бежало быстро. Самолёт приближался к Риге. Внизу по дороге шли машины и от фронта, и к фронту, артиллерия, солдатские строи.
Чувствовалось приближение фронта. Пролетели Валк, Вальмар, Венден.
Внезапно увидели русский самолёт вывалившейся из-за облачков.
Он пошёл на них, но увидев бело-красно-синие круги на фюзеляже и раскрашенное русскими цветами хвостовое оперенье, весело помахал крыльями и прошёл рядом. Лётчик в кожаном шлеме дружески помахал Александру. Он ответил. На фюзеляже его Сикорского был, расправивший крылья орёл гвардейской авиаэскадрильи. На самолёте лётчика «Сикорского-20» был нарисован атакующий сокол 2-ой авиагруппы.
Александр не знал этого лётчика, но это был свой, родной, такой же, как и он сам фронтовой лётчик.
Самолёт скрылся в облаках. Показалась линия фронта, где-то гремела артиллерия.
Вот знакомая уже горка, вот деревня, а за ней знакомое лётное поле на которое приходилось садиться не один раз. По краям поля стояли ангары, знакомые постройки и самолёты выстроились у кромки поля. «Мораны», «Ньюпоры», несколько «Фарманов».
Александр махнул крыльями, выровнял самолёт и стал снижаться.
— Садимся – прокричал он Николаеву – вон деревня Кадага, а вон наша полоса.
Тот в ответ лишь кивнул головой.
Через несколько минут самолёт бежал подпрыгивая на неровностях по взлётной полосе.
Убавив обороты Александр срулил со взлётной дорожки туда, где стояли, выстроившиеся в ряд самолёты.
Видом вид прилетевшего самолёта гвардейской авиаэскадрильи заставил начальство авиагруппы выскочить встречать самолёт.
Александр видел, как бежали к самолёты Северов, ротмистр Саватеев, штабс-капитан Кастерин, начальник штаба Хренов.
Александр и Николаев вылезли из самолёта и ждали, когда к ним подбегут офицеры. Они остановились метров в пяти и разглядывали невиданный ранее самолёт Сикорского.
Полковник Северов сразу узнал Александра:
— Жив?
— Да – коротко ответил Александр – пока жив. Скорее случайно жив.
— А граф Брюмер Николай Фёдорович?
— Погиб – ответил Александр, не желая пока рассказывать при всех о произошедшим с ним.
— А мой «Фарман» где?
— В Пскове остался. Нам крылья уже на земле размолотил один из второй гвардейской авиароты.
— Да ты что? И что совсем плохо?
— Нет самолёт привели в порядок, и он стоит на аэродроме в Пскове. Его осталось облетать.
— Понятно. А это что и как?
Северов подошёл к самолёту. За ним подошли другие офицеры. Трогали за крылья, фюзеляж.
— А это мне подарил Великий князь Александр Михайлович.
— Так это он тебе поручика присвоил? Вот бумага – протянул Александр бумагу, выданную ему Великим князем.
Северов протянул бумагу начальнику штаба.
— Да на разведку на нём хорошо и место для наблюдателя есть и скорость хорошая. И пулемёт – сказал он, увидев торчащее дуло «Льюиса».
— Это нам в Пскове дали и 10 парашютов Котельникова.
— Покажи – загорелся Северов.
— Сейчас – ответил Александр и быстро залез на крыло и в кабине Николаева нашёл рычажок и перевёл его на себя.
Бомболюк открылся и из него выпали четыре парашюта.
— Это что такое — удивился подполковник Хренов, заглядывая в бомболюк.
— Это бомболюк для сброски бомб, снарядов на врага.
— Интересная вещица – протянул ротмистр Саватеев – как нам такие нужны. Придумали же. Ну ты Воронцов везучий, то на казачьей лошади приехал, то на таком шикарном самолёте прилетел. А ещё парашюты привёз. Правда, как с ними летать наверно этот Котельников не подумал. Когда падаешь, его надеть не успеешь, а летать с ним в кабине, когда целый металлический ящик на спине сложно и невозможно.
— Такое дали нам, но можно наверно сделать лёгкие брезентовые мешки, расстёгивающиеся быстро – это надо подумать — хмуро ответил Александр.
Офицеры рассматривали парашюты и качали головами.
— Ладно Воронцов рассказывай, что там и как в Петрограде? – спросил хмурый Северов — Как погиб Брюмер? Что там происходит?
— Так сразу не расскажешь. Разрешите, я немного попозже доложу обо всем. В двух словах всё плохо. Дезертиры, бандиты на улицах, грабежи, убийства, власти как таковой нет
— А полиция?
— Полиции на улицах нет.
— И так всё плохо?
— Да солдаты и матросы убивают офицеров, тех, кто одет более или менее хорошо.
— А Генеральный Штаб?
— А его как нет. Внутри есть люди, но наплёвано – семечки, окурки, шляются непонятные разнузданные солдаты и матросы. Генералы и офицеры там ничем вроде уже не командуют. Э/то моё мнение. Хотя какой-то вид все же есть ещё. Решения дурацкие принимают – Александр вспомнил Псков – честь можно не отдавать, превосходительствами не называть, называть не по званиям и так далее.
— А как же служба – спросил удивлённый Кастерин.
— Никак. Службы, как таковой нет. Мы вот с Николаевым – он показал на флотского лейтенанта — почти две недели были в плену у бандитов-матросов, благодаря которым и погиб подполковник Брюмер. Рубили дрова, варили еду для матросов, которые жили с девками с публичного дома.
Офицеры стояли остолбеневшие.
— А пока разрешите представить Вам мой друг, лейтенант Николаев Александр Александрович с линейного корабля «Гангут» — показал он на забытого и стоявшего в стороне лейтенанта.
Он оглянулся. Солдаты аэродромной обслуги деловито разматывали, примотанные к крыльям парашюты.
— Не Псков пока и не Петроград – подумал он.
Северов пытливо посмотрел на лейтенанта и спросил:
— По каким надобностям к нам пожаловал флот?
— Он пока не к нам, а к родителям – пояснил Александр — они здесь недалеко живут. На его линкоре матросы поубивали офицеров – Александр решил рассказывать всё, как есть – его захватили матросы, как заложника, издевались. На флот он уже возвращаться не хочет. А вот мои наблюдателем, он бы был классным. А я его потренирую, может и лётчик из него получиться хороший.
Северов нахмурился. Он понимал, что разные ведомства. Согласования. Официального разрешения особенно сейчас не получить.
— Но люди нам сейчас нужны. А что он сам думает? – спросил он у Николаева.
— Если возьмёте, то я пойду к Александру наблюдателем. А если самолёт освою, то буду летать, как вы.
Офицеры засмеялись.
Николаев решил, что смеются над ним и его желанием стать лётчиком.
— У нас многие после морского корпуса пошли в авиацию и сейчас летают. У нас на флоте есть авиаматка гидросамолётов «Царевна».
— Да. Знаю — согласился Северов – ну если он сам не против, то начальник штаба, давай будем оформлять этого офицера пока наблюдателем. А там посмотрим – вздохнул он представляя, какую нахлобучку он получил от своего начальства, если что будет не так.
— Мне бы сначала родителей, у них домик недалеко от Кемери, если они ещё там, повидать, а потом я в вашем распоряжении. Это всё лучше, чем дезертиром быть, когда идёт такая война.
— А на флоте всё так плохо? – спросил ротмистр Саватеев.
— Матросы командующего флотом убили в спину, офицеров убивают кувалдами, спускают под лёд. Флот уже не боеспособен, судя по тому, что я знаю и видел.
Северов хмыкнул. Он знал, что всё плохо в Петрограде, слышал, что в Гельсингфорсе и Кронштадте, но не думал, что до такой степени.
Он вздохнул, хлопнул по плечу Александра:
— Пойдём Александр Степанович в штаб. Пойдёмте и вы – он посмотрел на Николаева.
— Александр Александрович зовут господина лейтенанта – подсказал Воронцов
— Да Александр Александрович пойдёмте. Теперь у вас в экипаже два Александра. Это вдохновляет. Кстати, а шуба моя уцелела.
— Так точно — ответил Николаев и бросился к самолёту у которого уже возились офицеры и солдаты аэродромной обслуги. Он быстро достал из своей кабины командирскую шубу и бросился вслед за уходящим к зданию штаба офицерами.
Увлекательно, спасибо. Ждем продолжения.