В начале ноября я уезжал в рабочую командировку в Омск. Там наш комбинат заключил договор с одним из заводов об изготовлении оборудования, и надо было проверить на месте качество выполненного заказа. Отказавшись от самолета, я решил воспользоваться представившейся возможностью и из окна вагона полюбоваться величественными просторами нашей Родины. В купе моим попутчиком оказался Владимир Иванович, интеллигентный пожилой мужчина. Немного вьющиеся седые волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб, а грамотно построенная речь выдавала интересного собеседника в дальней дороге. Как водится, поговорили о политике, заспорили о предстоящем, теперь уже бывшем празднике 7 ноября.
— У каждого своя правда, — подытожил наши разногласия мой новый товарищ.
А, когда узнал, что я еще и внештатный сотрудник газеты, предложил:
— Давайте не будем спорить, лучше я расскажу о своем деде, а вы обещайте, что напишите рассказ о нем, о простых людях, переживших то судьбоносное время.
Теперь я могу сказать, что, как сумел, выполнил его просьбу.
———————————
1917 год. Покатился огненный каток революции по стране, кому освещая путь и согревая, кого давя и испепеляя своим жаром. Революция, последующие за ней события, коснулись каждого человека в России, а преобразования политической и повседневной жизни, наступившие в 20-30- е годы обсуждаются спустя столетие и, следовательно, значение их для нашей страны огромно.
Как быстротечно время в жизни человека. Оно неотвратимо меняет его облик, условия жизни, быт, знания. Сейчас Владимиру Ивановичу 67, а ещё его прабабушка Устинья Михайловна застала крепостное право, просуществовавшее 300 лет и рухнувшее после долгих обсуждений в 1861 году. До революции 56 лет. Эти годы наполнены открытиями в мире науки и техники. Появление электричества, телеграфа, паровозов, автомобилей меняли многовековой уклад жизни горожан. А крестьяне, составлявшие 85% населения России, продолжали жить, как и в предыдущих поколениях: в основном безграмотные, без электричества и радио, занятые повседневным изнуряющим трудом. Никакой информации кроме слухов и сплетен, да церковных проповедей они не получали. Ведя натуральное хозяйство, каждая крестьянская семья, чтобы выжить, должна работать даже больше, чем его рабочая скотина. Пахать, сеять, сажать, полоть, косить сено, убирать хлеба, молотить зерно, заготавливать топливо, ухаживать за скотом и птицей, выделывать сукно, шить одежду и обувь и выполнять множество других работ. До и после революции промышленные товары в продаже практически отсутствовали, и крестьяне вместо керосиновых ламп научились освещать дома свечами, сделанными из бараньего сала, камень, кресало и трут использовали в отсутствии спичек, в каждом селе можно найти местных плотников, кузнецов, сапожников, бондарей.
Так жили не только в селе Великоселецке Полтавской области, но и во всей России. Так привыкли жить дедушка и бабушка Владимира Ивановича — Антон и Варвара. Летом месяцами они проводили на полях, ухаживая за посевами и убирая урожай. Даже рожать Варваре однажды пришлось в борозде. Подросшие трое сыновей тоже трудились на ниве. Антон по характеру самоуверенный, вспыльчивый. В первую мировую служил в артиллерии, участвовал в боях и имел звание «феерверкер», соответствующее сержанту.
В 1917 году вернулся домой и, вытягивая жилы из себя и членов своей семьи, с жаром принялся за привычную для него работу. Октябрьская революция никаких изменений в жизнь селян Великоселецка не внесла, после нее изменилась только местная власть: вместо старосты избрали председателя сельсовета. Провозглашенный Декрет о земле, отменил частную собственность на землю, узаконил её конфискацию у помещиков и крупных собственников. Но от этого новых земельных наделов бедняцким хозяйствам не прибавилось, так как ни у кого из крестьян излишков земли, подлежащих изъятию, не оказалось, помещики в селе отсутствовали, а церковная земля не превышала установленные нормы.
Время перемен продолжало вносить в жизнь семьи свои коррективы: продразверстка, голод, рождение двух дочек заставляли Антона еще более рачительно трудиться на своей земле. Обрабатывал он ее по-научному, всячески удобрял и беспощадно эксплуатировал жену и сыновей. Естественно, что и сам Антон работал с утра до ночи. Постепенно год от года хозяйство Антона и Варвары улучшалось и к концу 20-х годов их вполне можно отнести к середнякам.
Наступил 1929 год, а вместе с ним и отказ от принципа добровольного вступления в колхоз и переход к насильственной коллективизации, хотя еще в прошлом году колхозы в СССР объединяли лишь 1,7% всех крестьянских хозяйств и 1,2% всех посевных площадей. (Социалистическое строительство в СССР. Статистический ежегодник М.1934г. стр. 159)
Набожные, привыкшие всего добиваться своими руками крестьяне не могли понять наступивших перемен.
Коллективизация – никто не знал, что это такое. Известно только, что вступивший в колхоз должен отдать туда всю землю, скот, птицу, а как жить дальше? Объяснить преимущество колхоза перед индивидуальным хозяйством никто не мог, да и не пытался. Поползли злые слухи о сборе излишков хлеба государству. Как просто так отдать свое основное средство к существованию – зерно, приехавшим выполнять постановление правительства комиссарам?!
По прошествии лет, мы понимаем, какая огромная идеологическая и воспитательная работа нужна для изменения сознания простых людей. Но тогда на это времени не находилось. Кто не сдавал добровольно излишки хлеба – отбирали. От сборщиков зерно прятали все имущие знакомые Антона, у кого находили, отправляли с семьями на выселки за село или в тюрьму. Хоть немного, но надо спрятать, приберечь на будущее, такова психология многих русских и украинцев, кто жил натуральным хозяйством и чье благополучие и сама жизнь порой зависели от неурожая, погодных и других условностей.
За зерном к дому Антона приехали с утра на двух подводах, уверенные в том, что тут будет приличная добыча.
— Давай излишки хлеба, куркуль! — закричал один из приезжих.
Антон подошел к плетню.
— Какие излишки? Все, что положено, мы уже сдали, — выдавил из себя Антон.
— Не отдашь по-хорошему — расстреляю, — грозно предупредил гладко выбритый с цепким взглядом незнакомец, держа руку на кобуре маузера.
— Пошли ребята во двор, — скомандовал он своим местным помощникам, — на Поволжье люди тысячами гибнут от голода, а вы тут жируете!
— Ищите, воля ваша, — сквозь зубы процедил хозяин.
Пятеро мужиков, стараясь не смотреть в глаза Антону, спрыгнули с телеги и отправились в усадьбу. Проходя мимо хозяина, Степан, чуть слышно, быстро произнес:
— Антон, ты того, не серчай, лучше отдай, тебе же лучше будет, все ровно найдем.
Антон сразу узнал их, ведь они столько лет жили в одном селе, вместе росли, вместе подростками играли, ходили по вечерам к знакомым девчатам. Но постепенно у каждого оказалась своя жизненная дорожка. Илья и Петро из этой пятерки пристрастились к горилке, и она все чаще вела друзей проторенной дорожкой в шинок. Степан и Фома привыкли жить на авось, пропадали с утра и до вечера то на рыбалке, то у знакомых девчат. Федор — тот идейный, уже давно уехал в Полтаву, учился на агронома, а теперь вернулся в село, наверно, будет помощником в сельсовете.
После того, как осмотрели хозяйственные постройки и подвалы, сборщики, вооружившись длинными острыми пиками, отправились на поиски по саду, протыкая землю, с надеждой найти закопанное зерно.
Солнце подошло к зениту, стало душно и жарко. Потным, злым от неудавшейся поездки сборщикам пришлось ни с чем удалиться, а семья Антона смогла расслабить натянутые, как струна нервы. Варвара и Антон понимающе смотрели друг на друга, не говоря ни слова, только сейчас начиная понимать, какая опасность обошла их стороной. Четыре мешка с посевным зерном, которые они закопали, находились в сарае под желобом для стока мочи от животных. На этот раз крестьяне перехитрили.
Время шло. Советская власть все увереннее утверждалась в Великоселецке. Негативное отношение властей к церкви, прежним устоям, да еще указания обязательно вступить в колхоз и передать нажитое непосильным трудом в общее пользование воспринимались семьей как оскорбление и унижение их трудовой и привычной для них жизни.
Смеркалось. Антон сидел за столом на лавке, смотря вдаль комнаты, через огонь свечи и ничего не замечал вокруг. Сознание его переполнялось обидой и безысходностью от наступивших порядков.
«Хорошо Самойленко, Сидоренко, что им не вступать в колхоз. Одна корова, да птица, сами батрачат в наймах, — думал он, обхватив голову руками, — а тут землю не успеваешь обрабатывать, скотины добавляется, две коровы стельные, вот – вот телята будут. Планы-то, какие были, только почувствовали, что можем жить, не бедствуя!»
Как поступить, что делать? Вопрос мучил каждого, а окончательного ответа пока нет. Надо решать.
— В покое нас не оставят. Вступим в колхоз, вот голытьба позлорадствует, — такая прибыль подвалила, а не вступим – в лучшем случае отберут всё и выселят. Надо уезжать, — подвел итог разговорам Антон, ища поддержки у измученной от переживаний жены.
— Антон, куда нам деваться с детьми, с престарелой мамой, может, вступим? — Варвара с тоской смотрела на родное убранство в хате, на все, что годами приобретали, мастерили, ткали, вязали.
— Оставаться нельзя, — поддержала, как всегда, сына Устинья Михайловна, — надо ехать к Василию в Среднюю Азию, он писал, что там живут спокойно.
Антон еще больше нахмурился.
— Вот, Онищенки не вступили в колхоз и где они теперь? Нету ти их. Продадим, что возможно, дом оставим брату Ивану, возможно еще вернемся. С деньгами и на новом месте обустроимся, — казалось, Антон убеждал не только семью, но и самого себя.
На том и порешили, — уехать в Каракалпакию (местность на северо-западе Узбекистана), где жил их сын Василий и куда, как думал Антон, не доберутся Советы.
Распродав многое из нажитого, семья отправилась в неизвестные им края. Сначала на поезде, потом на пароходе через Аральское море, где наши землепашцы впервые почувствовали, что значит шторм, они прибыли в незнакомую местность, очень далекую от милых сердцу украинских пейзажей. Бескрайняя степь, арыки, непонятные речь и обычаи местных жителей, помогли Антону принять новое решение: переехать в Омскую область, где жила его сестра. Она оказалась там еще в 1910 году благодаря указам Петра Столыпина, пытавшегося «осчастливить» крестьян, переселяя их из центральных областей России и Украины в Сибирь. Деревенские жители, ухватившись за обещание царского правительства получить главную ценность – землю, устремились осваивать малообжитые районы страны. С 1906 по 1914 годы за Урал уехало свыше 3,7 млн. человек (Большая Российская энциклопедия).
Теперь уже без сожаления, Антон с женой, сыном, двумя маленькими дочерями и матерью покинули Каракалпакию и поехали, как писала им в письмах сестра, на плодородные черноземы Западной Сибири.
В 50 километрах от города Омска у трассы, соединяющей город с северным Казахстаном, такими же переселенцами из Украины, образован небольшой поселок Новоселецк. Односельчане с жалостью и сожалением смотрели на приезжих. Пустить к себе в дом шесть человек никто не решился, помогли только вырыть землянку на окраине поселка, где семье пришлось пережить в течение года сорокоградусные морозы, и сырость, и недоедание.
Наконец Антона пригласили работать садоводом в расположенный неподалеку совхоз. В его распоряжении была лошадь, бричка, на которой он разъезжал по полям, проверяя посадки. Под его руководством на совхозных полях стали выращивать овощи и ягоды, вдоль каждой дороги поднялись лесополосы, служащие снегозадержанием. Создал он и плодово-ягодный питомник, в который со всей области приезжали за саженцами сибирских яблонь, организовал огромную пасеку. Можно сказать, что Антон занимался своим знакомым и любимым еще с Украины делом.
С годами построили добротный дом, обзавелись хозяйством. Обычно немногословный он как-то разоткровенничался:
— Зря я боялся Советской власти, все, что надо для жизни у нас есть. Нет богатства — так его по существу и не было, да и зачем оно? Лечение, обучение бесплатно. Директор, агроном со мной советуются, уважают. Дети выросли, выучились, получили хорошие профессии, квартиры, обзавелись семьями, подрастают внуки. Только живи, да радуйся.
Хоронили Антона 7 ноября 1957 года. Небольшая траурная процессия тихо шла за телегой, на которой везли гроб к погосту. Кое-где из дворов доносилась музыка, пение. Люди праздновали, отмечая 40-летие Великой Октябрьской социалистической революции. Это был их праздник, выстраданный в борьбе за светлое будущее трудового народа. Они и представить себе не могли, что через 34 года страна вновь окажется под катком перемен.
Но это, как говорят, совсем другая история.