https://flackelf.livejournal.com/1649266.html?ysclid=m6os5aq3sa256751384
Осень1973 г. — осень1974 г.
2 октября экипаж прибыл в Северодвинск. Мест в казармах бригады строящихся кораблей на было, поэтому нас поселили на старую посудину вспомогательного флота под именем «Василий Вересовой», которая стояла у стенки непосредственно на территории завода и готовилась стать на осмотр и кой-какой ремонт в бассейн цеха 50. Кто не был в этом славном городе, не видел хоть издали сам завод, тому просто не представить это предприятие, раскинувшееся на несколько километров по берегу Белого моря, главный цех которого, в то время номер 50 (при нас в 1974 году начали строить 50 бис, раза в полтора поболее, в котором впоследствии строились «Акулы»), возвышался 40-метровой громадой в центре.
В то время, не в пример нынешнему, в цехе строилось сразу 4 стратегических лодки. Завод в год спускал со стапелей 2-3 атомохода, которые проходили испытания, сначала швартовные, потом заводские, затем государственные, здесь же на заводе и в Белом море. Кроме того, сюда по внутренним речным путям буксировали атомоходы многоцелевого назначения, построенные в Горьком (ранее и ныне-Нижний Новгород), на Красном Сормове, и в Ленинграде, и они также проходили испытания по полной программе, как и мы, с проверкой всех систем и стрельбами штатным оружием. Наш 6-й корпус, 326 заказ был заложен 21.05.72 г, на воду спущен 02.12.73 г, швартовные испытания прошли 02.01.1973-29.5.1974, заводские ходовые-30.5.1974-05.7.1974, государственные — 06.7.1974-30.9.1974, приемный акт подписан 30.09.1974 года. Привожу эти данные, чтобы можно было оценить возможности нашей судостроительной промышленности в то время.
Когда лодка еще стояла в цеху, офицерскому составу была предоставлена возможность побывать на ней. Это производит впечатление: громадный цех, в котором просматриваются силуэты лодок на стапелях, освещены только пути подвоза, передвижения людей, зато внутренность корабля залита неоновым светом, везде рабочие что-то делают, огни сварки, работает вентиляция. Зашел в рубку связи: просторное помешение с вываренными фундаментами под аппаратуру и везде кабели, кабели, кабели, сотни километров. Пока лодка находилась в цеху, пропуск на нее был только у командования корабля, а два главных гражданских человека в период вплоть до подъема флага ВМФ были: ответственный сдатчик, старший строитель Гончаров И.Ф и сдаточный механик Ишмяков А.В.
В конце ноября корабль должен был быть выведен из цеха в сухой бассейн. Затем бассейн наполнялся водой до уровня моря, к лодке подводились с обоих бортов понтоны, которые под днищем соединялись тросами, из них откачивалась вода и лодка подвсплывала, а потом выводилась на акваторию завода, где освобождалась от понтонов, и так начиналась ее настоящая морская жизнь. Чтобы благословить атомоход на долгую и счастливую жизнь требовалось 3 бутылки шампанского, которые по традиции должен был закупить и разбить экипаж. Так вот в те времена, да еще в преддверии Нового года, это было проблемой. Почему-то выбор командира пал на меня, я был послан в Архангельск за шампанским. Сложилось так, что еще в отпуске летом я встретил сокурсника по училищу, Юру Костерина, который служил в Северодвинске, в штабе с выпуска, имел квартиру в районе ж/д вокзала и с октября должен был в составе нового экипажа отправиться по малому кругу в Палдиски. Квартиру он не сдавал, и мы договорились, что он оставит ее мне, поэтому уже через неделю после приезда в Северодвинск ко мне приехала жена, и за шампанским мы отправились вместе, интересно ведь, новые места, впечатления, люди, да и молодость свое брала.
Забегая немного вперед, сообщу, что в преддверии Нового года меня вызвал командир и расспросив о квартире (была двухкомнатная) попросил приютить его с приезжающей женой и дочерью на некоторое время, до получения жилья в Северодвинске. Новый год мы встречали вместе. Вот так, даже командиры стратегов не могли быть сразу обеспечены жильем в СССР. Потом у нас постоянно кто-то из экипажа жил во второй комнате.
В Архангельске искомых бутылок не оказалось, нам посоветовали съездить в какой-то леспромхоз, километров за 30-40 в глубинку. Эта поездка и марш-бросок до магазинчика в лесу, который к тому же должен был закрываться, заслуживает отдельного рассказа, но в итоге почти дюжина бутылок шипучего оказалась у нас в сумке. Обратный путь, учитывая выполнение задачи, был не труден.
В конце ноября корабль выкатывали из цеха. Зрелище, скажу я Вам!!! Происходило это вечером, ушла влево громадная правая створка ворот 50 цеха и махина, иначе трудно назвать, лодки, освобожденная от лесов, начала очень медленно выкатываться по рельсам в бассейн. Чувство, которое я испытывал, участвуя в этом, до сих пор вызывает мурашки по телу. Смесь восхищения, гордости и куча еще многих, несомненно, только положительных эмоций. Первую бутылку разбил командир спереди об обтекатель гидроакустического комплекса. Труднее было нашему ракетчику, светлой памяти Егорову Александру Кузьмичу, бутылка должна была разбиться в районе ракетных шахт, примерно о середину корабля, покрытого пружинящим толстым слоем резины, и она разбилась! Завершающий бросок был сделан командиром БЧ-5, Недземовским Сергеем Филипповичем о шестиметровые антикавитационные винты правой линии вала. Неразбившаяся бутылка шампанского означала бы нечто нехорошее в судьбе корабля, а теперь он был как бы благословлен экипажем на долгую, безаварийную жизнь, так оно и произошло. Несмотря на формальные запреты, многие клали на рельсы монеты, положил и я юбилейный рубль, в те времена это была большая монета, на которой тонкой стальной проволокой, закрепленной пластилином, было выложено «К-465». Лодка раскатала его в тонкий листик, но понять выложенное все же можно было. К сожалению, эта реликвия в процессе дальнейшей службы затерялась. Субмарина 20-метровой высоты застыла в бассейне, который через некоторое время стал наполняться водой, а офицерский состав ее экипажа отправился в здание администрации цеха на банкет и более близкое знакомство со строителями, т.к. теперь нам предстояло работать на корабле у стенки вместе.
Командир корабля, Иван Алексеевич Самсонов, тогда капитан 2 ранга, молодой, симпатичный, слегка полноватый, представил командиров боевых частей, дивизионов и служб строителям лодки и администрации завода, они, в свою очередь, познакомили нас с ответственными за сдачу техники и вооружения по специальностям и представителями военной приемки, курирующими наш корабль.
2 декабря лодку вывели из бассейна и поставили к заводской стенке, пошел интенсивный процесс заполнения ее электронной и прочей начинкой, проверкой этой техники в работе и ее приемкой военпредами. Экипаж принимал в этом активное участие, все наши замечания и предложения рассматривались, многие реализовывались.. Пришло осознание того, что придется управлять самыми современными средствами связи ВМФ на тот момент в СССР, а некоторыми и вовсе уникальными. Во все приходилось вникать, выступать в роли почемучки, сам не стеснялся и приучал к этому мичманов и матросов. Знания, которые мы получили на стажировке в училище, касались устаревшего комплекса, конечно, ставшего прообразом нашего. На обоих пультах дистанционного управления аппаратурой комплексов связи мы насчитали порядка 600 тумблеров, кнопок, лампочек отображения операций и прочих элементов управления, плюс на самой технике, стоявшей в рубке непосредственно и на нижней палубе. Необходимо было знать и представлять что происходит при использовании каждого элемента. Так вот у гражданских спецов на каждый маленький блочок — свой специалист, на устройство в целом, скажем, передатчик или оконечник, пару человек на весь завод, а комплекс в целом знали только члены сдаточной команды, присутствовавшие на комплексных проверках и выходившие с нами в море. Таким образом, за короткое время мне надо было освоить практическое управление всей техникой на уровне членов сдаточной команды.
За декабрь начинка корабля в основном завершилась, и с Нового года начались швартовные заводские испытания, завершившиеся в конце мая. За это время были проверены все устройства и системы корабля, позволявшие выйти в море. Физический пуск реакторов был произведен 17.3.1974 года, а флаг ВМФ был поднят 30.5.1974 года, с этого момента корабль перешел под управление нашего командира и был передан экипажу.
Июнь – начало июля – отплаваны заводские ходовые испытания. Связь в Белом море работала в основном в слуховом режиме, очень много было работы на УКВ, мощный 15 киловаттный КВ передатчик двойного резервирования использовался редко, а весь набор оконечных устройств бездействовал. Не работали комплекс космической связи и уникальное, единственное установленное на боевой лодке на всем ВМФ буксируемое устройство «Зубатка», позволявшее принимать на глубине в СДВ, КВ диапазонах и производить передачу на КВ с глубины.
Начальник Связи ВМФ вице-адмирал Толстолуцкий Г.Г. добился расширения штата БЧ-4 и в июле, по выпуску, наконец, прибыли два лейтенанта, оба Александры Николаевичи, Шишикин и Кургачев.
С 6 июля начались государственные испытания, предстояло поработать всеми средствами связи в системе дальней связи с Центрадьным узлом связи ВМФ, обеспечить практическую ракетную стрельбу. Вся техника была проверена в работе, стрельбу провели отлично, в общем, Председатель Государственной приемной комиссии, капитан 1 ранга РЫЖОВ В.П. подписал приемный акт 30.9.1974 года и К-465 вошла в состав ВМФ СССР.
В первых числах октября, загрузив в одну из пустых ракетных шахт, кое-какой личный скарб, вроде приобретенных мотоциклов, мебели и пр. добра, а, в основном, наполнив ее дарами завода для обустройства помещений штаба 41 дивизии, мы ушли в пункт постоянного базирования, легендарную Гремиху, где в царское время сосланные туда заключенные зимой не охранялись, ибо бежать было некуда.
Октябрь 1974 г.-декабрь 1975 г.
В ставшую впоследствии родной базу входили в темноте, после швартовки вышли на пирс, в сопках и почему-то в море (оказалось на островах, прикрывавших базу от моря) светились огоньки, было тихо и довольно тепло. Пару дней экипаж жил на лодке, потом привели в божеское состояние выделенную нам казарму, и на лодке осталась одна вахта. На экипаж дали 3 или 4 квартиры, в которые пока сгрузили все, что находилось в шахте, собралась жилкомиссия части и, сейчас уже не помню, эти квартиры распределили среди офицерского состава. Что значат 4 квартиры для почти сотни офицеров и мичманов?! Так у нас было в Вооруженных Силах СССР везде, офицер был только должен, ему же государство за мытарства не должно было ничего.
В Штатах, в Бангоре, к моменту прихода первого корабля “Огайо” была построена и обустроена база, приехали семьи, подводники служили, а не думали как утеплиться ночью во время сна в холодной казарме или как в такой глуши, как Гремиха, сделать ремонт в полученной квартире, построенной военными строителями.
В базе мы пробыли недолго, буквально через неделю, по завершению всех формальностей, связанных с постановкой экипажа на все виды довольствия, нас отправили в губу Оленья, т.к. лодка была определена головной в летно-конструкторских испытаниях навигационно-связной космической системы “Циклон-Цунами”. Одновременно с проведением испытаний надо было подготовиться и сдать курсовые задачи 1, 2 и провести торпедные стрельбы.
В Оленьей экипаж жил на специально для этого прибывшей плавбазе “Иван Колышкин”, стоявшей на соседнем пирсе и тоже входившей, как сейчас это ни странно, в состав нашей 41 ДиПЛ. Кроме экипажа, там же жила масса гражданских специалистов, обеспечивавших работу штурманской и связной составляющих корабельного оборудования системы. От 34 НИИ ВМФ испытания обеспечивал капитан 1 ранга, к сожалению, не помню фамилию, он каждый день делал доклад в институт и Управление связи в ГШ ВМФ и утрясал все неувязки между береговой частью и нами, между промышленностью и флотом.
От разработчиков корабельного комплекса связи было много специалистов, в том числе к началу работы приехал главный конструктор Кочур Юрий Целиевич, которого мы с А. Бояринцевым хорошо знали еще по стажировке в Москве и были у него дома в гостях и вот теперь принимали на флоте. К началу фактической работы могу точно сказать, что не было никого в ВМФ лучше нас с Шишикиным, знавших комплекс, расчеты времени пролета спутников на планшете, алгоритмы взаимодействия берег-спутник-лодка, потому что все было десятки раз рассказано нам разработчиками, сымитировано на технике (аппаратура позволяла практически все сымитировать), просчитано на планшете. Конечно, все расчеты сеансов с КА должна была делать корабельная БИУС, но в то время она находилась еще в стадии отладки, и эти программы не были зашиты. Через 2 года с разрешения штурмана, который должен был заниматься этими расчетами, но которому всегда было недосуг, я уже самостоятельно с клавиатуры в штурманской рубке делал расчеты сеансов связи в автономке и базе.
Надо сказать, что и для нас, и для береговых центров на Севере, в Москве и на Дальнем Востоке обеспечение связи через спутники было делом совершено новым, но необходимым для флота. Надежность и помехоустойчивость этого вида связи сулила очень многое в управлении силами флота вообще, особенно подводными лодками, и в использовании оружия, но как все новое, поначалу наталкивалась на определенное скептическое отношение со стороны командиров кораблей.
Настал торжественный момент, рассчитан сеанс, подготовлена вся аппаратура, в рубку набилось народу — не продохнуть, начался первый сеанс связи на флоте, на боевом корабле. Приняты сигналы от спутника, вошедшего в зону видимости, встреченные присутствующими восторженным “Ура!”, пошли радиограммы для нас, но все с признаком “чужой”. В чем дело? Сеанс закончился, следующего надо было ждать полтора часа, но торжественность момента была немного подпорчена, без сучка, без задоринки не получилось. Для себя я сразу понял в чем дело. По случаю испытаний в центральном посту стояли телефоны ВЧ ВМФ, оперативный и прямой на береговой центр , куда я и позвонил, уточнил как набираются радиограммы на телеграфном аппарате. Мне обстоятельно объяснили — оказалось, что верно. Решили подождать следуюшего сеанса, народу было уже поменьше, но история с “чужими” повторилась. Подключились офицеры из 34 института – результат не изменился. У нас имитация проходит, а с берега явно что-то не то. Поехали на берег. В состав комплексов входила аппаратура Т-605, с особой системой адресации, а опыта эксплуатации на берегу не было. Оказалось, что набор делают правильно, с адресацией все нормально, но радиограмму перфорируют на ленту, и в оконечную аппаратуру вводят ее с трансмиттера. В трансмиттер же матрос-оператор заправляет с участком набитых пробелов, а ошибка даже в один знак приводит к тому, что адресат информацию не получает. Ну, в общем, взаимопонимание было достигнуто и испытания, набирая обороты, продолжились. К тому времени было всего 2 спутника, что нам, членам экипажа, имеющим еще массу других обязанностей кроме обеспечения работ, было значительным облегчением, всегда можно было сослаться в случае необходимости на отсутствие сеансов и заняться корабельными делами.
Всю зиму мы простояли в Оленьей, в конце февраля пришли в Гремиху, и до конца мая мы плавали практически безвылазно в полигонах, отрабатывая морскую часть испытаний, сдавая задачи, заодно откатывая в море вторые экипажи, садившиеся на борт . Между выходами получил в Островной, в новом доме, однокомнатную квартиру, 14 кв. м, приехала жена, но виделись мы мало.
Вторым кораблем, работавшим на испытаниях почти постоянно, была лодка А.Бояринцева, К-457, пятый корпус серии. Он в базе, мы в море, комплекс имел режим, в котором нашу дуплексную работу берег отследить не мог, а, учитывая адресацию, не мог никто. В середине мая в море мы получили приказание прибыть через несколько суток в Гремиху, рассчитаться с базой и идти в Северодвинск на модернизационные работы по шумности. Командир вызвал меня в каюту, спросил можно ли обеспечить связь с базой, чтоб не задействовать узлы связи, информации надо было передать порядочно. Я рассказал ему о режиме, которым мы пользовались с Бояринцевым. Тут же были написаны телеграммы с требованием необходимости работы береговых служб в выходные дни для расчета корабля по всем видам снабжения и довольствия. В ближайшие сеансы все было передано для капитана 1 ранга Толоконникова М.Г, командира К-457, с последующей доставкой командованию дивизии. В оставшиеся сутки плавания оба командира через нас интенсивно обменивались телеграммами по космическому каналу. Были даже следующие: Купи мне в Северодвинске резину для Москвича. Ответ: Резину куплю, если по приходу будет ящик пива. Конечно, я тоже воспользовался возможностью и через Александра передал жене, что мы уходим в Северодвинск, чтоб она подготовилась в отъезду в Ленинград, взяла билеты, т.к. в конце весны билет на Большую землю в Гремихе был проблемой. Пароход “Вацлав Воровский” ходил раз в 4 дня. Таким образом, задолго до ввода в эксплуатацию система КС уже работала в интересах флота на практике.
Лейтенантов выпуска 1971 г. на нашем корабле было 24 человека, все приуныли, понимали, что в связи с уходом в Северодвинск скорее всего будет задержка в получении звания всем: пока оформят на новом месте документы, пока пошлют. Наш командир здесь оказался на высоте, по его приказанию за двое суток, еще в море, всем вчерне написали представления, а по приходу в Гремиху за 2-3 дня мы, связисты как владеющие машинописью, напечатали их на бланках представлений. Все получили капитан-лейтенантов в Северодвинске вовремя.
Запомнился уход в Северодвинск, в ночь с 31 мая на 1 июня. В первый раз мы не все прибыли к началу приготовления к бою и походу на корабль. Я проводил на пароход жену, потом со своими офицерами зашел в опустевшую квартиру забрать чемоданчик. На столе стояла бутылка хорошего вина с запиской от жены, с пожеланием 7 футов под килем. Мы выпили ее, больше не добавляли, понимая, что надо на пирс, какое-то время проговорили и …опоздали. Надо отметить, что опоздали не мы одни. Дисциплина, она хороша когда обе стороны, выполняющая и требующая ответственны по своим обязательствам. А что имел за почти год наш экипаж? Много времени в море, в отрыве от семей, от базы и снова не светило никакой определенности на длительный срок в Северодвинске. Лодка выходила в 8 часов вечера, шел крупный снег. Часа в 3 ночи после передачи управления кораблем от штаба СФ штабу Беломорской ВМБ, командир собрал офицеров в кают-компании и всем заслужившим раздал “награды” за опоздание.
Пришли в Северодвинск и стали на бочку в акватории завода около 8 часов утра. Вышли наверх, на площадку перед мостиком, — красота, тепло, светит солнышко, ни облачка, контраст с Гремихой полный. Командир тоже поднялся, прошел на мостик и свесившись на борт рубки стоял, задумавшись о чем-то. Борис Афанасенко, ракетчик, мой друг, исполнял обязанности помощника, и они с командиром были очень схожи комплекцией. В этот момент наверх поднимается лейтенант Володя Горохов, управленец, командир 10 отсека, видит на мостике командира, принимает его за Афанасенко, и, по-свойски, без разрешения поднимается на мостик; радуясь жизни и солнцу потягивается и в восторженном порыве с фразой: ”Ну, что, Афанас, как жизнь!?” шлепает как следует командира пониже спины. Тот, не теряя чувства юмора поворачивается и отвечает: ”Да, ничего, Горохов, ничего, все нормально” !!!! Все присутствовавшие разразились хохотом, а Горохов в 5 секунд ссыпался вниз. Не знаю, уж, извинился он или нет, скорее всего конечно. Командир — фигура на корабле неприкасаемая, но, как видите, бывает.
Таким образом, Северодвинск начался весело, но жизнь была сложная. Экипаж жил на лодке, условия жизни на которой хороши в море, когда работает общекорабельная система вентиляции с оптимальной температурой, функционирует камбуз, люди ходят в легком РБ и пр. Здесь же летом черный корпус, несмотря на резиновое покрытие, нагревался, вентиляции практически не было, питание в заводской столовой, а еще надо нести наряды, отдыхать, ходить в РБН (ресторан “Белые ночи”) после гремихского затворничества, возвращаться ночевать на лодку через бдительных охранниц на проходной завода. Работы производились в основном по механической части, поэтому всем остальным позволительно было немного расслабиться. Из боевой части в Северодвинске ушел, не прослужив и года в командирах групп, на новый экипаж командиром БЧ-4 Александр Кургачев. Вернулись в Гремиху мы к 7 ноября.
