Введение в тему
Прежде чем перейти к описанию периода военной службы графа Льва Николаевича Толстого, стоит уточнить причины, или выяснить мотивацию к подобному выбору темы исследования. В роду Толстых, начиная с петровских времен, было немало мужчин, проявивших себя на военном поприще. Чтобы не увязнуть в генеалогических исследованиях обширного и разветвленного рода Толстых, кроме ближайших родственников отметим лишь те родственные связи, которые будут, в той или иной мере использованы Львом Николаевичем в процессе его службы в армии. Так, дед Льва Николаевича по отцу — Илья Андреевич был женат на Пелагее Николаевне Горчаковой. Сыновья Дмитрия Петровича Горчакова: Сергей, Петр и Михаил Дмитриевичи приходились Пелагее Николаевне троюродными племянниками, но с этой ветвью она поддерживала активные подственные связи, при этом генералы Петр и Михаил Горчаковы признавали Льва Николаевича за внучатого племянника, и всячески помогали ему в вопросах службы. С другой ветвью Горчаковых, к которым принадлежали генералы Николай и Андрей Ивановичи Толстые имели более близкое родство. Так, отец Льва Николаевича, Николай Ильич Толстой, в период двух кампаний 1813-го и 1814-го годов был адъютантом у генерала Андрея Ивановича Горчакова. Когда старший из трех братьев, генерал Петр Дмитриевич Горчаков служил Генерал-губернатором Западной Сибири, более двух лет его адъютантом был Валериан Толстой, ставший впоследсвии мужем сестры Льва Николаевича — Марии Николаевны. Уже только эти факты способствовали еще большему укреплению родственных связей Толстых и Горчаковых, предполагая, что братья, Николай, Сергей и Лев Толстой, выберут военную карьеру, но, бытовые, семейные условия в жизни семьи Толстых вносили свои корректуры.
Как уже упоминалось, отец братьев Толстых, Николай Ильич, активный участник войн с Наполеоном, побывал во французском плену, но вышел в отставку в звании подполковника вскоре после заключения мирного договора в Париже. При этом, следует отметить, что три его сына, не сразу и после долгих сомнений и колебаний, выбравших военную карьеру, так или иначе, следуя примеру отца, не «задержались» на военной службе. Николай Ильич рано ушел из жизни, не успев в должной мере повлиять на мужское, воинское воспитание и привитие сыновьям осознанной потребности к длительной и настойчивой воинской службе. После неожиданной и явно преждевременной смерти отца от чахотки, воспитанием мальчиков занимались их ближайшие родственицы, что еще в большей мере осложнило процесс мужского и патриотического воспитания. Братья, под влиянием ближайшего окружения, готовясь к статской службе, выбрали вариант получения университетского образования, получившего в начале 40-х годов XIX столетия все большую привлекательность для юношей из семей русских аристократов. В конкретном для братьев Толстых случае, не малую роль сыграл тот факт, что в тот период в Казанском университете преподавали такие выдающиеся ученые как Лобачевский, преподававший на математическом факультете, а на Восточном — Ковалевский. С учетом разницы в возрасте, браться учились в университете в разные годы.
Так, старший брат Льва Николаевича, Николай Николаевич Толстой, родившийся в июне 1823 года, поступил в 1839 году на математический факультет Московского, университета, откуда осенью 1843 г. перевелся в Казанский университет, который и окончил весной 1844 г. В декабре того же года Николай Толстой поступил на службу в легкую № 7 батарею 18-й артиллерийской бригады, а в феврале 1853 г. уволился в отставку в чине штабс-капитана. В период Крымской войны он вернулся на службу из отставки и с августа 1855 года по июль 1858 года он опять служил в артиллерии.
Не лишне принять к сведению, что 18-я артиллерийская бригада, в которой начинал службу Николай Толстой в тот период, входя в 6-ю Артиллерийскую дивизию, и базировалась на Екатеринослав- скую и Таврической губернии. При том, что в исследуемый нами период служил в 4-й батарее 20-й артиллерийской бригады, участвовавшей в боевой деятельности на Кавказе в составе Отдельного Кавказского корпуса, не сложно сделать вывод, что служба на Кавказе была его осознанным выбором. По выходе в 1858 г. в отставку Н.Н. Толстой жил в своем имении Никольском-Вяземском Чернского уезда Тульской губ. В мае 1860 г. больной чахоткой поехал за границу, где и умер на юге Франции в Гиере. Кстати, перу Николая Николаевича принадлежат: «Охота на Кавказе», напечатанная в «Современнике», 1857, № 2, и переизданная М.В. Сабашниковым с предисловием М О. Гершензона в 1922; рассказ «Пластун», напечатанный впервые в журнале «Красная Новь», 1926 г., № 5-7, и «Заметки об охоте» — в альманахе «Охотничье сердце», под ред. Н. Смирнова, М. 1929. Безусловно, первой из этих публикаций, способствовал Лев Николаевич, набиравший в те годы все большую известность в кругах столичных литераторов, а последующие издавались больше в память о Льве Николаевиче, признанном классике мировой литературы.
Николай Николаевич был любимым братом и после смерти отца, он в определенной мере стал наставником Льва Николаевича. О нем с большой любовью пишет Лев Толстой в своих «Воспоминаниях детства»: «… Он был удивительный мальчик и потом удивительный человек…».
Второй сын графа Николая Ильича Толстого — Сергей Николаевич родился 17 февраля 1826 года и умер 23 августа 1904 года. Осенью 1843 года Сергей Николаевич поступил на математический факультет Казанского университета, который окончил весной 1847 г. Получив в 1847 г. по разделу имение Пирогово Крапивенского уезда Тульской губернии, Сергей Николаевич жил в нем до своей смерти, занимаясь хозяйством и имея в 1850-ы\ гг. конский завод. В марте 1855 г. Сергей Николаевич поступил в Стрелковый императорской полк, но в следующем же году, после окончания Крымской войны, вышел в отставку.
Третий сын Николая Ильича — Дмитрий Николаевич родился 23 апреля 1827 года и, не отличаясь крепким здоровьем умер 21 января 1856 года. В 1843 году он. следом за старшими братьями, поступил на математический факультет Казанского университета, который и кончил весной 1847 г. Получив по разделу имение в Курской губернии Суджанского уезда — Щербачевку. Дмитрий Николаевич Толстой поселился в ней. С февраля 1848 г. он служил в течение трех лет в Курске, а с августа 1851 г. в Московской дворцовой конторе.
Об этом редко кто из исследователей жизни и творчества Льва Толстого упоминает, но в 1844 году при сдаче экзаменов в Казанский университет он проваливается по трем предметам: истории, географии п латинскому языку.
Об этом факте можно было бы и не упоминать, но. впоследствие, при определении на службу юнкером. а затем — при аттестации на первое офицерское звание, всячески уклоняясь от сдачи экзаменов Лев Николаевич всякий раз выражал протест против самого факта сдачи экзаменов и зачетов. Осенью того же 1844 гда года он держит добавочные экзамены по этим трём предметам, выдерживает их и поступает на факультет восточных языков. Нс сдав переводных экзаменов за первый год обучения. Толстому предстояло вновь пройти обучение на первом курсе, но он оставляет восточный факультет и начинает новый учебный год на 1-м курсе юридического факультета, увлекшись сочинениями французских философов 18 века, Лев Николаевич взял для реферата тему, работу над которой он. продолжил самостоятельно, большую часть времени находясь в Ясной Поляне, при этом, числясь вольнослушателем в университете. По всему видно, что занятия философскими трактатами вскоре наскучили Толстому. Из дневниковых записей за март 1847 года:
… Все, что сообразно съ первенствующею способностью человека — разумомъ, будеть равно сообразно со всТмъ, что существуетъ; разумъ отдТльнаго человека есть часть всего существующаго, а часть не можеть разстроить порядокъ целаго. ЦТлое же можеть убить часть. — Для этаго образуй твой разумъ такъ, что бы онъ былъ сообразенъ съ целымъ, съ источникомъ всего, а не съ частью, съ обществомъ людей; тогда твой разумъ сольется въ одно съ этимъ цЬлымъ, и тогда общество, какъ часть, не будеть им’Ьть вл1ян1я на тебя. — Легче написать 10 томовъ Философш, чТмъ приложить какое нибудь одно начало къ практик^.
Не имея должных волевых качеств для совмещения самообразования с охотой и гульбой, в 1847 году Лев Толстой окончательному порывает свою связь с университетом, оставаясь в Ясной Поляне, которая официально перешла ему по наследству.
Попытки управлять хозяйственной жизнью обширного имения, без должных агрономических знаний и организационных навыков, не принесли желаемых результатов. Хорошо еще. что Толстой, быстро охладевший к сельскохозяйственной деятельности, не успел применить на практике явно не «созревшие» на тот момент идеи освобождения крестьян от крепостной зависимости. Задержись еще на пар} лет в Ясной Поляне. Толстой еще в большей мере разрушил бы хозяйство, и без того, испытывавшее немалые трудности. Передав управление Ясной Поляной мужу младшей сестры Марии — Перфильеву. Лев Николаевич месяцами проживал в Москве и Петербурге, приезжая в Ясную Поляну на сезоны охоты. Было бы ошибочно считать, что именно светское общество столиц оказало на молодого Толстого разлагающе влияние. Объективно оценивая годы пребывания в Казанском университете и последующие несколько лет. вплоть до отъезда на Кавказ в 1X51 году, Толстой, с полным на то основанием, считал самым постыдным периодом его жизни. Очень похоже, что аналогичный образ жизни Толстой вел и в годы нахождения в Казани. Имеются свидетельства того, что являясь студентом Казанского университета, Лев Николаевич и там находил способы «культурно» проводить досуг…
Из дневников писателя от 17-го марта 1847 года –
Вотъ уже шесть дней, какъ я поступилъ въ клинику, и вотъ шесть дней, какъ я почти доволенъ собою…. Я получилъ Гаонарею, понимается, отъ того, отъ чего она обыкновенно получается; и это пустое обстоятельство дало мнЪ толчокъ, отъ котораго я сталъ на ту ступень, на которой я уже давно поставилъ ногу; но никакъ не могъ перевалить туловище (оть того, должно быть, что не обдумавши поставилъ л’Ъвую ногу вместо правой). Зд’Ъсь я совершенно одинъ, мнЪ никто не м’Ъшаетъ, здЪсь у меня н’Ътъ услуги, мн’Ь никто не помогаеть — следовательно на разеудокъ и память ничто постороннее не и месть вл1яшя, и деятельность моя необходимо должна развиваться. Главная же польза состоить въ томь, что я ясно усмотрелъ, что безпорядочная жизнь, которую большая часть светскихъ людей принимаютъ за слТдстае молодости, есть ничто иное, какъ следствие ранняго разврата души…
Лечение от венерического заболевания в больнице Казани, не могло долго оставаться в тайне от ближайшего окружения Льва Николаевича. Покинув Казань в апреле 1847 года, и проведя летний охотничий сезон в Ясной Поляне, в октябре 1848 года он отправляется в Москву, живет у своих приятелей Перфильевых в доме поручицы Дарьи Ивановой в Малом Николопесковском переулке.
Молодой, неженатый граф, богатый землевладелец, Толстой был принят в лучших домах Москвы, в особенности в тех. где были невесты, так как считался завидным женихом. Главным времяпрепровождением Толстого в этот период были: карты, вино и женщины. Кто не знал в те времена патриархальную. довольно многочисленную, с старинными традициями семью Перфильевых9 Они были коренные жители Москвы. Старший сын генерала Перфильева от первой жены был московским губернатором и старинным другом Льва Николаевича. Обладая несомненным литературным талантом, Лев Николаевич отличался поразительной наблюдательностью. Многие герои его романов имели в «миру» слишком очевидных прототипов. К примеру, когда вышел роман «Анна Каренина», в Москве распространился слух, что Степан Аркадьевич Облонский очень напоминает типом своим В.С. Перфильева. Этот слух дошел до ушей самого Василия Степановича. Лев Николаевич не опровергал этого сл}х:а. Прочитав в начале романа описание Облонского за утренним кофе. Василий Степанович говорил Льву Николаевичу: «Ну. Левочка, цельного калача с маслом за кофеем я никогда не съедал. Это ты на меня уж наклепал!» Эти слова насмешили Льва Николаевича.
О том. как жил в это время Толстой в Москве, он решил рассказать в «Записках», за которые принялся летом 1850 г. Тогда он писал: «Зиму третьего года я жил в Москве, жил очень безалаберно, без службы, без занятий, без цели: и жил так не потом}-, что. как говорят и пишут многие, в Москве все так живут, а просто потом}-, что такого рода жизнь мне нравилась». Досуг свой (среди прочих московских развлечений) Лев коротал за карточным столом, выражая при этом «презрение к деньгам», как утверждал его брат Сергей. Толстой оказался на редкость темпераментным игроком (как его отец и двоюродный дядя. Ф.И. Толстой-Американец), впрочем, часто остававшимся в проигрыше. Последнее поначалу не слишком его расстраивало. «Мне не нравится. — писал он в дневнике 29 ноября 185 1 г.. — то. что можно приобрести за деньги, но нравится, что они были и потом не будут — процесс истребления».
Но пишет он одно, а делает, зачастую, совсем другое. В конце января следующего, 1849 г. Толстой покидает Москву, но направляется не в провинцию, а в столицу, — в Петербург. С учетом же того, что в Москве он оставлял карточных долгов на 1200 рублей серебром, этот его отъезд более походил на бегство от долгов, для погашения которых ему предстояло продать часть принадлежащего ему леса.
Вкусив все прелести (или почти все) светской жизни. Толстой подвел самокритичный итог: «…распустился, предавшись светской жизни». Далее в письме к Ергольской он пишет о своем желании вернуться в Ясную Поляну : «Теперь мне все это страшно надоело, я снова мечтаю о своей деревенской жизни и намерен скоро к ней вернуться».
Между тем, направился не в Ясную Поляну, а в Петербург. «Мне, — пишет он тетке. — нравится петербургский образ жизни. Здесь каждый занят своим делом, каждый работает п старается для себя, не заботясь о других; хотя такая жизнь суха и эгоистична, тем не менее она необходима нам. молодым людям, неопытным и не умеющим браться за дело. Жизнь эта приучит меня к порядку п деятельности — двум качествам, которые необходимы для жизни и которых мне решительно недостает. Словом. — к практической жизни».
Столичное существование, в пику московскому, уже не позволяет Льву слоняться «без службы, без занятий, без цели». Более того, оно вызывает у Толстого восторг, поэтом} в письме к брат} Сергею от 13 февраля 1849 года он сообщает, что «намерен остаться навеки» в Петербурге. «Петербургская жизнь. — пишет он брат}-. — на меня имеет большое и доброе влияние. Она меня при} чает к деятельности и заменяет для меня невольно расписание; как-то нельзя ничего нс делать — все заняты, все хлопочут, да и не найдешь человека, с которым бы можно было вести беспутную жизнь, — одному нельзя же». Он решает, чего бы это ему ни стоило, поступить на службу.
Порядок и деятельность — это. конечно, хорошо, но вот какой случай произошел с ним в тот период. Однажды в биллиардной Толстой стал играть с маркером, проиграл ему какую-то сумму и, нс имея с собой денег, чтобы уплатить проигрыш, обещал занести их на следующий день, но маркер ему нс поверил и задержал Льва Николаевича в биллиардной до тех пор, пока нс явился его приятель Иславин и не уплатил за него требуемую сумму.
В результате краткосрочного испытания «петербургским образом жизни» Толстой не только нс поступил на службу, но и оказался, по его словам, в фальшивом и гадком положении, — «без гроша денег и кругом должен».
В конце мая 1849 г. Толстой решается, наделав долгов и здесь (ресторану и лучшему столичному портному), решил прекратить испытание Петербургом и выехать-таки в Ясную Поляну, «…чтобы экономить». Прожив в Ясной Поляне полтора года и столкнувшись с тщетностью своих попыток улучшить жизнь своих крепостных крестьян и найти в этом смысл своего существования, Лев Николаевич вновь отправляется на жительство в Москву. Оправдывая свой загульный образ жизни, он находит ему оправдание, заявляя, что это способ изучения столичного быта.
Так, 14 июня 1850 года он пишет е дневнике: Опять принялся я за дневникъ и опять съ новымъ рвешемъ и съ новою щЪлью. Послфдше три года, проведенные мною такъ безпутно, иногда кажутся мн’Ъ очень занимательными, поэтическими и частью полезными; постараюсь пооткровенн’Ъе и поподробнее вспомнить и написать ихъ. Вотъ еще третье назначеше для дневника…
.. .Пустившись въ жизнь разгульную, я замГгилъ, что люди, стоявнпе ниже меня всЪмъ, въ этой сфере были гораздо выше меня; мне стало больно и я убедился, что это не мое назначеше. Можеть быть, содействовали этому тоже два толчка. Первое — проигрышъ Огареву, который приводили мои дела въ совершенное разстройство, такъ что даже, казалось, не было надежды поправить ихъ; и после этаго пожарь, который заставили невольно меня действовать. Отыгрыши дали же более веселый цветь этими действ1ямъ. — Одно мне кажется, что я стали уже слишкомъ холоденъ. Только изредка, въ особенности когда я ложусь спать, находять на меня минуты, где чувство просится наружу; тоже въ минуты пьянства; но я дали себе слово не напиваться. Записки свои продолжать теперь не буду, потому что занять делами въ Москве, ежели же будеть свободное время, напишу повесть изъ Цыганскаго быта. — Заметили въ себе я еще важную перемену: я стали более уверенъ въ себе, т.е. перестали конфузиться; я полагаю, что это отъ того, что имею одну цель въ виду (интересъ) и, стремясь къ ней, я могъ себя оценять и приобрели сознаше своего достоинства, которое такъ много облегчаеть отношешя людей…
В дневнике от 14 июня 1850 г. Я.П. — Переговорить съ Петромъ о прошеши на Высоч[айшее] имя и о томъ, могу ли я перейдти служить въ Москву? Писать письма тетушке и Перфи[льевымъ], ехать къ К[нязю] С|ергею| Д[митр1евичу] и къ Крюкову, читать, сделать покупки (камелш) и книги о музыке, обедать, читать и заняться соч[инешемъ] музыки или повести…
В Москве у Толстых было предостаточно высокопоставленных родственников, которые вполне могли способствовать устройству молодого повесы на государственную службу. Этот круг знакомых, позволил Льву Николаевичу еще больше приблизиться к Сергею Дмитриевичу Горчакову — родному брату будущего командующему Южной, а затем — Крымской армией князю Михаилу Дмитриевичу, который, и без того приходился ему двоюродным дедушкой по матери. Эти родственные контакты еще неоднократно будут использованы Львом Николаевичем при определении его на службу на Кавказе и в период службы офицером на Дунае и в Севастополе.
5 декабря 1850 г. Толстой в очередной раз приехал из Тулы в Москву. Остановился он в хорошо знакомых ему окрестностях Арбата — в доме титулярной советницы Е.А. Ивановой (№ 34). в переулке Сивцев Вражек.
Этот приметный каменный дом (так и хочется сказать «домик» — настолько он маленький, будто игрушечный). выходящий на угол с Плотниковым переулком, по-видимому, не слишком изменился с того времени. Построен он был в 1833 г. на месте сада некогда большой усадьбы. Толстой нанял квартиру из четырех небольших комнат за 40 рублей серебром в месяц. В числе обстановки его очередной московской квартиры много места, как и в 1848 г.. занимал рояль: Толстой любил музыку (какую именно в тот период — об этом позднее). Был здесь и кабинет с внушительным письменным столом, за которым Лев Николаевич продолжал вести свой дневник.
Из него мы узнаем, что Толстой в очередной раз осознал произошедшую в нем перемену: он «перебесился п постарел». А посему автор дневника ставит перед собою три следующие цели: «1) попасть в круг игроков п при деньгах играть; 2) попасть в высокий свет и при известных условиях жениться; 3) найти место, выгодное для службы».
К развитии «теории» карточной игры, Толстой будет обращаться неоднократно.
К примеру, в Правилах для игры въ МосквТ от 1-го Генваря.
1) Деньги свои, которые я буду имЪть въ карманЪ, я могу рисковать на одинъ или на нисколько ве- черовъ. 2) Играть только съ людьми, состояше которыхъ больше моего. 3) Играть одному, но не придерживать. — 4) Сумму, которую положилъ себЪ проиграть, считать выигрышемъ, когда будеть сверхъ оной въ 3 раза, т.е. ежели положилъ себ’Ъ проиграть 100 р., ежели выиграешь 300, то 100 считать выигрышемъ и не давать отыгрывать, ежели же повезеть дальше выигрывать, то выигрышемъ считать также такую же сумму, которую намЪренъ быль проиграть, только тогда, когда выиграешь втрое больше, и такъ до безконечности. Въ отношенш сеансовъ игры вести слЪдуюгщй разсчеть: ежели выигралъ одинъ выигрышъ, опредЪлять оный на проигрышъ, ежели выигралъ двойной, то употреблять 2 раза эту сумму и т.д. Ежели послЪ выигрыша будеть проигрышъ, то вычесть проигран[ную] сумму и послЪдня- го выигрыша остатокъ дЪлить на два раза, слЪдуюицй выигрышъ дЪлить на три Начинать игру, раз- дЪливъ сумму, которую отложилъ, на каюя-либо ровныя части. Я теперь раздЪлилъ 300 р. с. на три…
В «высокий» свет Толстой попал немедленно, тем более что многие представители светского общества приходились ему дальними или близкими родственниками. Это и московский военный генерал- губернатор Закревский, жена которого, Аграфена Федоровна, была двоюродной теткой Льва Николаевича; и троюродный дядя — князь Сергей Дмитриевич Горчаков, управляющий конторой государственных имуществ и запасным дворцом; и генерал от инфантерии, князь Андрей Иванович Горчаков, троюродный брат его бабушки, у которого отец Толстого в 1X12 г. служил адъютантом, и прочие «официальные лица».
Для справки: в 1835 году «душеприкащик его полковник и кавалер» князь Сергей Дмитриевич Горчаков (1794-1873), являвшийся к тому же отцом и опекуном первого владельца Барятина из рода Горчаковых — князя Дмитрия, получившего усадьбу в семилетием возрасте. Можно утверждать, что ставшие отныне барятинскими Горчаковы, не посрамили своих знаменитых родственников — ведь Сергей Дмитриевич приходился родным братом генерал-фельдмаршалу Михаилу Дмитриевичу Горчакову и троюродным братом лицейскому другу Пушкина канцлеру, Светлейшему князю Александру Михайловичу Горчакову.
Не забывает Лев Николаевич и о творческих планах: в Москве он намерен создать первое серьезное произведение. Самое главное, что он уже придумал название — это будет нс рассказ, не статья, а сразу «Повесть из цыганского быта». Почему цыганского? Уж очень по сердцу Толстому были цыгане (и нс ему одному — брат Сергей женился на цыганке). И нс случайно. Нс в Москву, не в Петербург, а в Тулу ездили слушать «цыганерство», как в то время говорили. Цыганские хоры Тульской губернии изумительно исполняли старинные цыганские песни и романсы. Наслушался их и Лев Толстой, причем на всю жизнь (см. «Живой труп»).
Цыгане пели свои песни «с необыкновенной энергией и неподражаемым искусством», передавал он позднее свои впечатления в рассказе «Святочная ночь». Несколько позже, в дневниковой записи от 10 августа 1851 года Толстой отмечал: «Кто водился с цыганами, тот нс может нс иметь привычки напевать цыганские песни, дурно ли, хорошо ли. но всегда это доставляет удовольствие», посему и рояль в квартире в Сивцевом Вражке был как нельзя кстати.
Что и говорить, цель была поставлена перспективная. Только вот как достичь сс. сели вес свободное время уходит на другое — решение уже заявленных, не менее важных первостепенных задач: выгодно жениться, выиграть в карты (и побольше), выгодно устроиться на службу? В отличие от содержания будущей повести, здесь Толстой более откровенен. Интересно, что он устанавливает для себя следующие правила поведения в московском свете: «Быть сколь можно холоднее и никакого впечатления нс выказывать», «стараться владеть всегда разговором», «стараться самому начинать и самому кончать разговор», «на бале приглашать танцовать дам самых важных», «ни малейшей неприятности или колкости не пропускать никому, не отплативши вдвое».
По его мнению, цыганская музыка являлась «у нас в России единственным переходом от музыки народной к музыке ученой», так как «корень ее народный». Не скрывая, что в нем живет «любовь к этой оригинальной, но народной музыке», доставляющей ему «столько наслаждения», Толстой и решается посвятить ей свою первую повесть.
Пытка творчеством продолжается почти три недели, пока 29 декабря в дневнике не появляется безжалостный по отношению к себе приговор: «Живу совершенно скотски, хотя и не совсем беспутно. Занятия свои почти все оставил и духом очень упал». На этом первый литературный опыт будущего писателя в 1850 г. закончился.
А повесть… Почти каждый день Лев Николаевич садится за стол в своем кабинете в Сивцевом Вражке и заставляет себя приняться-таки. наконец, за сочинение. 11 декабря он отмечает в дневнике: «…писать конспект повести», затем, практически ежедневно, повторяет одно и то же — «заняться сочинением повести», «заняться писанием», «писать повесть», «писать и писать». Лишь 18 января следующего. 185 1 г. Толстой берет себя в руки и обещает себе начать писать новое произведение.
Его дневниковая фраза «писать историю м.д» толкуется одними толстоведами как «история минувшего дня», а другими — «история моего детства».
Возможно, что Лев Николаевич подразумевал «рассказать задушевную сторону жизни одного дня», чего ему «давно хотелось», как отмечал он в начатом только 25 марта 1851 года наброске к автобиографическому рассказу «История вчерашнего дня», являющемся попыткой воплотить выраженный в
дневниковой записи замысел.
Между кутежами, Толстой не прекращает попыток «устроиться на службу», понимая под этой целью не служение как таковое на пользу Отечеству и обществу, а лишь средство решения своих денежных проблем.
В дневниковой записи от 14 Генваря. Угрызешя совести, денегъ почти нТтъ, къ С[ергЪю] Д[мит]чевичу | Горчакову, къ Колошинымъ. «…Денегъ у меня вовсе нЪтъ; за мнопя же веке[еля] срокъ уже прошелъ платить; тоже начинаю я замечать, что ни въ какомъ отношенш пребы- ваше мое въ МосквТ не приносить миТ пользы, а проживаю я далеко свыше моихъ доходовъ.
…Попасть въ кругъ игроковъ и, при деньгахъ, играть. 2) Попасть въ высокой св’Ътъ и, при изв’Ъстныхъ услов!яхъ, жениться. 3) Найдти мТсто выгодное для службы…
Ъхать къ К[нязю] С[ергЪю] Д[митр1евичу] и поговорить о мБстЬ, къ Щнязю] А[ндрею] Ивановичу] и просить о мБстЬ. — Заложить часы.
А между тем Толстой по-прежнему отдавался светским забавам. Он пропадает на обедах и вечеринках, влюбляется, увлекается, с успехом изображает майского жука на костюмированном балу на масленой неделе. Очередное творческое «похмелье» наступает 28 февраля: «Много пропустил я времени. Сначала завлекся удовольствиями светскими, потом опять стало в душе пусто».
Пустоту Толстой заполняет чтением. Выбор его падает на роман Дмитрия Бегичева «Семейство Холмских. Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян». Роман этот, вышедший еще в 1832 году, снискал в свое время популярность. В нем живут герои с так хорошо знакомыми нам фамилиями: Чацкий. Фамусов. Молчалин. Хлестова. Скалозуб (автор романа был дружен с Грибоедовым). Вероятно. Толстой нашел в книге столь привычную ему картин}- жизни русских поместных дворян.
Прочитав роман, он решается вести отчет своим слабостям: «Нахожу бля дневника, кроме определения будущих действий, полезную цель — отчет каждого бня с точки зрения тех слабостей, от которых хочешь исправиться», — отмечает Толстой 7 марта.
Самый большой свой порок Толстой представляет в виде яркого букета негативных, по его мнению, качеств: высокомерия, честолюбия и тщеславия, проявляющихся в «желании выказать», «ненатуральности». «самохвальстве», «мелочном тщеславии».
Обнаружил Толстой у себя и лень. «Ленился выписывать», «ленился написать письмо», «не писал — лень», «встал лениво», «ничего не делал — лень», «гимнастику ленился», «английским языком не занимался от лени», «нежничество» («на гимнастике не сделал одной штуки от того, что больно — нежниче- ство». «до Колымажного двора не дошел пешком — нежничество»),
И началось. Если раньше он не способен был себя взять за горло и «писать, писать, писать», то отныне каждый вечер, возвращаясь в квартир}- в Сивцевом Вражке, он скрупулезно записывает проявленные за целый день слабости. Таковых набралось бы на многочасовую исповедь о грехах и искушениях. То он «на Тверском бульваре хотел выказать»: то он «ездил с желанием выказать», то «ходил пешком с желанием выказать», рассказывал про себя, говорил о своем образе жизни, делал гимнастику все с тем же желанием и т.д.
Все чаще Толстой выявляет у себя «сладострастие». Ну и как же без «обжорства» и вызываемой последним «сонливости»! И чем больше он писал, тем более оригинальные моральные изъяны находил у себя. «Вечером. — размышлял Толстой в «Истории вчерашнего дня», писавшейся 26-28 марта 185 1 г.. — я лучше молюсь, чем утром. Скорее понимаю, что говорю и даже чувствую. Вечером я не боюсь себя, утром боюсь — много впереди».
И опять о своих ближайших задачах и целях в записях от 17 марта 185 1 года: ПриЬхалъ я въ Москву съ тремя целями. 1) Играть. — 2) Жениться. 3) Получить мТсто. — Первое скверно и низко, и я, слава Богу, осмотрТвъ положеше своихъ дТлъ и отрешившись отъ предразеудковъ, решился поправить и привести въ порядокъ дТла продажею части имТшя. Второе, благодаря умнымъ совГтамъ брата Ник[олиньки], оставить до тЬхъ поръ, пока принудить къ тому или любовь, или разеудокъ, или даже судьба, которой нельзя во всемъ противуд’Ъйствовать. Последнее не возможно до 2 лЕть службы въ Губернш, да и по правд’к хотя и хочется, но хочется много другихъ вЪщей несовм’Ьстныхъ; поэтому погожу, чтобы сама судьба поставила въ такое положеше.
17- го марта. — Приходила за паспортомъ Марья. Я чувствую, что я удержался отъ… только отъ \лыда и отъ того что у ноя на лицТ прыщи. — Поэтому отмГ>ти[ть] сладост[раст1е].
18- го опять пришла Марья с той же просьбой… Судя по записи, Марья — дворовая девушка, взята Толстым в услужение в Москве, при условии получения «вольной». Видимо, хороша была девушка в «услужении», очень не хотелось отпускать… В тот день паспорт не выписал… Ужасное раскаяше; никогда я не чувствовать его такъ сильно. Это шагъ впередъ.
«…Не могъ удержаться, подалъ знакъ чему-то розовом}-. к[оторое] въ отдалеши казалось мнЪ очень хорошимъ, и отворилъ сзади дверь. — Она пришла. Я се внд’Ьть не мог}-, противно, гадко, даже ненавижу. что отъ нес изменяю правиламъ. — Вообще чувство, очень похожее на ненависть питаешь къ тЪмъ людямъ, к[оторымъ] нс можешь показать, что нс любишь, и к[оторые] им^ють право полагать въ васъ къ себТ хорошее расположеше. — Чувство долга и отвращеше говорили противъ. похоть и совесть говорило за. ПослТдше одолТли…
27 марта. До 11 писалъ, но торопливо. Беклемишева принялъ въ фуфайкЬ и [не] называть1 вещи по имени и трусить. Потсрялъ палку — разеЪянность. У Беклемишева тоже, что и у меня. На гимнастик^ торопливо и безъ системы и съ желан[1емъ] выказ[ать]. У Мореля обжорство Съ 8 до 1 1 ‘Л лТнь п сонливость…
И весь этот жестокий самоанализ, длившийся в течение марта 1851 г., прожитого в Сивцевом Вражке. преследовал одну цель — «всестороннее образование и развитие всех способностей».
Толстой решает самообразовываться за счет изменения формы проведения досуга. Он перестает выезжать в свет, мало кого принимает у себя. Меняются и приоритеты: выгодно подружиться, жениться и устроиться — все это для него уже не актуально. При попытках «определиться на службу», естественно встал вопрос об образовании соискателя на должность… Из записей от 2 марта. «…Постараюсь исправить эту ошибку. — Теперь я хочу приготовиться къ кандидатскому экзамену… ».
Судорожная попытка сдать экзамен на кандидата права… И это с его годом вымученного обучения на юридическом факультете… Несмотря на усиленные занятия с приходящими учителями, эта попытка ничем не завершилась.. В карты он не играет, посвящая время не только умственному (учит английский язык), но и физическому самосовершенствованию — фехтованию, верховой езде и так любимой им гимнастике (как-то он решил с ее помощью стать «первым силачом в мире»). Гимнастикой он ездит заниматься в гимнастический зал Пуарэ. где однажды пробует бороться с известным в то время силачом Билье. По-прежнему много читает. И к концу марта кажется, что в Москве его уже ничего не удерживает.
19 марта. «Приехали Ник|олинька.| Вал|ерьянъ| и Маша. — Завтра по’Ъду въ Тулу, рТшусь на счетъ службы и Во- ротынку отдамъ за 16 т[ысячъ| асс[игнащями]. Я сталъ ре- липозенъ еще болТе въ деревнТ…»
1 апреля 1851 г. на Пасху Толстой уезжает в Ясную Поляну, чтобы отметить светлый праздник в кругу родных.
Вновь в Москву он приехал лишь через месяц, 29 апреля, вместе с братом Николаем, содержательно проведя здесь несколько дней. 1 мая Толстой успел побывать на гулянье в Сокольниках, где насладился обществом цыганского табора. Зашли братья и в дагерротипию Мазера.
Тревожный, сосредоточенный взгляд… В правой руке Лев и Николай Толстые перед отъездом трость, руки сложены в «замок», что психологи отмечают, как признак внутренней замкнутости, скрытности и подсознательного стремления к защите. Должно быть, именно этот образ был характерен для первых двух лет пребывания Льва Николаевича на Кавказе.
Описывая этот свой «предвоенный» период. Толстой разрешает себе повысить самооценку: «Последнее время, проведенное мною в Москве, интересно тем направлением и презрением к обществу и беспрестанной борьбой внутренней». Запись эта сделана уже после отъезда из Москвы (произошедшего 2 мая), по пути на Кавказ. Можно только поразиться подобной самокритичности и безжалостности к себе, проявленной будущим классиком о периоде своей жизни в Москве в Сивцевом Вражке.
И не потому ли о переулке этом Толстой вспомнил в эпилоге романа «Война и мир», когда Николай Ростов, «…несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе… взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней».
(продолжение следует)