- В ком М. П. Лазарев видел продолжателя своего дела
Последние свои годы Михаил Петрович всё чаще вынужденно возвращался к мыслям о своем преемнике. Перед ним как на ладони трое его любимых, которым отдано столько душевных сил и которые радуют его и обещают оставить свое имя в истории флота. Нахимов старший, всем хорош, и не было случая, чтобы он в чем-либо сплоховал, предан без тени лести. Он такой же, как тогда в кругосветке, бросившийся спасать тонущего матроса, всегда горой за товарища, не потерпит несправедливости. А какие дельные его замечания и предложения к Морскому уставу, Своду сигналов, к инструкции комендорам!
Как славно складывалась его служба: кругосветка, незабываемый бой при Наварине, когда каждый залп баковой батареи «Азова», которой командовал Нахимов, наносил невосполнимый урон неприятелю; назначение, по желанию государя, на постройку «Паллады»…
Нельзя не заметить, что матросы его просто обожают, а господа офицеры признают его несомненное первенство в морском деле. Никогда не просит для себя, все хлопочет о подчиненных. Истинный православный христианин, крепкий в своей вере и предназначении.
Целиком отдающий себя службе он не искушен в светских делах и, похоже, просто сторонится этого. Свет платит ему тем же, всегда находятся забавники, распускающие всякие небылицы, и уберечь Павла от напраслин непросто.
Верно характеризует Нахимова известный советский адмирал, участник Великой Отечественной войны И. С. Исаков, который говорил о нём, как о личности, достигшей всего исключительно за счет своих выдающихся деловых и профессиональных качеств.
Истомин Володя близок как сын. Крепкий русский тип, целеустремленный и бесстрашный, он наверняка еще себя проявит. Как нежно заботится он о вдове матери и незамужних сёстрах… Он просил Лазарева, в случае своей гибели, обратиться к Великому князю Константину с просьбой назначить матери пенсию. Это произойдёт после его героической гибели 8 марта 1855 г.: матери Владимира Ивановича будет назначена пенсия 860 рублей [161].
Годом раньше В. И. Истомин 3-й командовал шхуной «Ласточка» в Архипелаге и заслужил восторженные отзывы англичан и французов за образцовый порядок на судне и безукоризненные действия команды, о чём сообщал капитан Лайонс, ставший позже английским посланником в Афинах. Это тот самый адмирал Лайонс ‒ участник экспедиции союзников в Крым, приславший в октябре 1854 г. адмиралу Истомину на Малахов курган большой кусок сыра «Честер» как напоминание о былой совместной службе в Средиземном море. Владимир Иванович тогда распорядился отстрелить на Микензиевой даче дикую козу и переправить её в Балаклаву Лайонсу [162].
Лазарев в 1845 г. не ошибся, отправив на Кавказ капитан-лейтенанта В. И. Истомина в ответ на просьбу кавказского наместника князя М. С. Воронцова. Истомин участвует в десанте, в стычках с горцами. Отмечая его храбрость и отвагу, князь представит его к чину капитана 2-го ранга. Михаил Петрович не забывает о своём молодом офицере, ведёт с ним переписку. Читая письма Лазарева, совершенно забываешь, что пишет он своему подчинённому, который младше его на 21 год. Обращается к нему в письмах только на Вы, по имени и отчеству, обсуждает с ним проблемы оборудования Морской библиотеки, которые советует решить с направляющимся на «Кагуле» в Абхазский отряд Нахимовым.
В одном из писем Лазарев, отвечая Истомину, благодарит его за подробности, изложенные в его письме, и душевно радуется, что все черкесские пули пролетели мимо него, несмотря на сотни тысяч их выпущенных. «Это доказывает, что та пуля, которая должна попасть в Вас, ещё не отлита! Каковы же и горцы! Дерутся как собаки».
Контр-адмирал Владимир Иванович Истомин.
Михаил Петрович информирует Истомина обо всём, что могло его заинтересовать, сообщая, что ничего особенного нового нет, кроме спуска в Николаеве 84-пушечного корабля «Храбрый» и 60-пушечного фрегата «Кулевчи», а в Севастополе транспорта «Дунай»; на стапеле, где строился «Храбрый», заложен 120-пушечный корабль по чертежу корабля «Двенадцать Апостолов». Как с близким, делится с ним проблемами своего здоровья, пишет о болезни жены Екатерины Тимофеевны. Заканчивает свои письма непременным: остаюсь всегда преданный Вам. Владимир Иванович ценил отеческое попечение заслуженного адмирала, уважал его и считал первым авторитетом на флоте. Именно он находился в Вене до конца у постели смертельно больного Михаила Петровича.
Владимир Иванович Истомин с 14 сентября 1854 г. был назначен командовать Малаховым курганом, выделенным 20 сентября в 4-ю дистанцию оборонительной линии.
Позже, в разгар осады Севастополя, Александр II в собственноручном письме князю Горчакову, вступившему вместо Меншикова в должность главнокомандующего Крымской армии, отзовётся на тяжелую для защитников Севастополя утрату: «Крайне сожалею о смерти храброго Истомина; он был из лучших офицеров Черноморского флота и старый мой знакомый». [163]
В то время на Черноморском флоте было два корабля-соперника: «Силистрия» и «12 Апостолов», управлявшихся, по мнению бывшего черноморского моряка, возглавлявшего Морское министерство в 1882‒1888 гг., адмирала И. А. Шестакова по разной системе.
Командир корабля «Силистрия» желал видеть в своих подчинённых не акробатов, боящихся своего начальника, трепещущих при его взгляде и слове, напрягающих все силы до истомления, но людей знающих все разносторонности своего дела, разумно относящихся к желаниям и требованиям начальника, работающих с чувством желания угодить ему, получить от него одобрительную похвалу. При таком направлении работы производились без суеты, сознательно, с точной аккуратностью, с быстротой исполнения, а потому корабль «Силистрия» капитана 1-го ранга Нахимова был вполне образцовым для всех.
«В понятиях адмирала Нахимова корабль был предметом одушевлённым, где всякий знал своё место, начиная от капитана до юнги. Подобного идеала в Черноморском флоте можно было достигнуть лишь при продолжительном плавании и при несменных командах, когда ротные шли в поход со своими людьми. Матрос знал, что с него хотя и взыскивают, но что за него, в случае нужды, и заступятся». [164].
Обучение по нахимовской системе не заканчивалось освоением определённого набора приёмов и служебных навыков, оно продолжалось и в нравственном плане. И если извечное флотское стремление к чёткому порядку, чистоте у многих распространялась на внешний вид корабля, команды, то Павел Степанович не ограничивался этим, он требовал и терпеливо воспитывал чистоту в отношениях между подчинёнными офицерами, между офицерами и матросами.
Жандр, служивший несколько лет под начальством Корнилова на «Двенадцати Апостолах», затем офицером для особых поручений и флаг-офицером начальника штаба ЧФ, в «Материалах…к биографии Корнилова» сообщал: «…Между другими достоинствами Корнилова были умение употребить с пользой способности и самолюбие подчинённых и особенная способность властвовать, которою обладал в высшей степени». Здесь сразу возникает образ Корнилова с известного рисунка Краузольде: глубоко посаженные непроницаемые тёмные глаза и сверлящий вас взгляд. При небольшом росте и хрупкой фигуре Владимиру Алексеевичу приходилось постоянно себя заявлять, иначе он рисковал затеряться [165].
На «12 Апостолах» Корнилов не появлялся на верхней палубе без записной книжки, где демонстративно фиксировал все свои замечания к офицерам команды, чтобы позднее предъявить задокументированные претензии.
Во время учений на своём корабле, после каждой работы, Корнилов призывал на ют офицеров, сделавших какие-либо ошибки, и объяснял каждому, каким образом можно избегнуть упущений и скорее достигнуть совершенства. В обучении матросов он требовал наибольшей скорости во всех работах и всегда говорил, «что ошибаются те, которые учат сначала правильности и думают достигнуть со временем скорости; ибо матросы, привыкнув делать медленно, никогда уже не приобретут быстроты в работе» [165].
Последнее более чем странно, но приходится оставить это на совести Жандра. Такая метода подготовки команд рассчитана явно на парадные смотры и не более. Ни одно упущение вахтенных офицеров не проходило без замечания. Владимир Алексеевич призывал сменившегося с вахты офицера и объяснял ему его ошибки. Он вёл и специальную памятную книжку, куда записывал свое мнение об офицерах, как кандидатах на представление к наградам или к повышению, и о тех, которые не соответствовали своему назначению. Вследствие такого способа внушений служившие на этом корабле офицеры считали такое направление командира очень неприятной суровой школой и старались потом, по возможности, уклониться от службы с таким командиром [166].
Корнилов, не доверяя старшему офицеру, на которого возложены эти функции, писал подробнейшие инструкции, казалось, на все случаи корабельной жизни, постоянно возвращаясь к написанному с новыми дополнениями и уточнениями.
Так, озаботясь высоким уровнем простудных заболеваний, он заводит вахтенного у гальюна (сетки под бушпритом на носу парусного судна), который должен был разворачивать матросов, если посчитает, что они легко одеты.
Подъём реев, постановка и уборка парусов на «12 Апостолов» совершались очень быстро. Тишина и порядок на корабле при совершении разных учений и маневров были примерные. На корабле у Корнилова заведён был порядок менять шесть раз сряду топ-марсель (второй снизу парус) не более чем за пять минут с начала работы.
Быстрота изготовления к бою была такова, что корабль, идя под парусами с выдвинутыми внутрь и закреплёнными орудиями, открывал огонь со шканцев и опер-дека через две минуты, а из мидель-дека и гон-дека (средней и нижней палубы) через три минуты после пробития тревоги.
Адмирал М. П. Лазарев теперь в летние кампании держал свой флаг на новом трёхдечном судне «12 Апостолов».