Сборный пункт и посадка…
Сборный пункт с утра напоминал пчелиный улей. Горели костры, на которых в огромных казанах готовили плов. Сплошные тюбетейки, халаты и нерусская речь. По прибытии нас с Толькой сразу тормознул начальник сборного пункта и, напомнив нам, чем мы эти дни занимались (и откуда только, гад, узнал?), стал грозить всякими ужасами – вплоть до письма о нашем поведении в адрес ком. КТОФ. Слава Богу, на пункте произошло что-то незапланированное, он убежал и, по-видимому, о нас напрочь забыл.
Тут и нас с Толькой взяли в оборот – к нам стали подходить солидные русскоговорящие узбеки и наперебой приглашать к кострам, чтобы отведать плова. Стараясь подделаться под местные обычаи, я тоже с видом знатока и ценителя попытался есть руками, но плов оказался очень горячий, я его уронил в рукав кителя и обжёг руку. После этого мне дали ложку – вкуснятина оказалась необыкновенная… Начались конкретные разговоры типа: «Вы очень уважаемый человек и не могли бы устроить нашего Абдисаттара в хорошее место на 2-годичную службу». При этом совали в руки рулончики денег. Мы с Толькой сначала впали в ступор, но от денег стали наотрез отказываться, а чтоб не надоедали и отстали, стали составлять списки, кого, куда и насколько.
Щетинин подзаработал, по всей видимости, прилично, так как он деньги брал, и ходоки бросились к нему, так как, по-видимому, посчитали это более надёжным видом договоренностей… Аллах ему судья. Призывники были уже разбиты по командам, и процесс их назначения был практически необратимым…
Потом был андижанский вокзал и посадка в вагоны… Это был какой-то кошмар – процесс этот напоминал кадры из фильмов о временах гражданской войны, когда огромные толпы мешочников, заполонившие привокзальное пространство, штурмом брали вагоны – призывники и их родственники лезли в вагоны и через тамбуры, и через окна. Как мне потом объяснили, существует в Средней Азии обычай посидеть всем провожающим на том месте, на котором в дальний путь поедет их родственник (за что купил – за то и продаю).
Слава Богу, посадкой рулили военкоматские, и как они всё это провернули, до сих пор понять не могу. Мне в самый последний момент военкоматский передал «балетку» (маленький чемоданчик, если кто не знает) с УПК (учётно-послужными карточками) и военными билетами призывников, которые должны были ехать во вверенном мне 10-м вагоне, Толька попал в 11-й вагон. Наконец тепловоз загудел, мы тронулись, и я до сих пор не могу себе уяснить, как обошлось без жертв – сужу об этом по тому, что снаружи не было слышно истошных воплей несчастных, перееханных колёсами поезда …
Судя по документам, в моём 10-м вагоне должен был находиться 101 призывник, но народу было гораздо больше, так как не все родственники успели выпрыгнуть, и внутреннее пространство вагона напоминало не то пчелиный улей, не то банку с червями, накопанными на рыбалку. Я, Казнов и Севостьянов заняли самый крайний, 2-местный отсек – я внизу, старшины на 2 и 3-й полках… До Намангана мы даже и не рисковали заходить вглубь вагона – потом стало полегче, так как нас покинула оставшаяся родня…
«Потом считать мы стали раны…»
В Намангане к составу подцепили вагон с Петькой Чумичкиным, и стало окончательно ясно, что мы – я, Гарбуз, Щетинин и Чумичкин – попали в состав армейского эшелона, идущего на Сахалин, как я понял, в тамошнюю мотострелковую дивизию. Начальником эшелона был майор Кравец – невысокий лихой мужик, который мне понравился своей деловитостью и полным отсутствием занудства (настоящий отец-командир). Замполит его, правда, подкачал, но с эти пришлось мириться. Армейские офицеры были без оружия, но в составе эшелона был хорошо обученный караул, который целиком состоял из здоровенных, широкоплечих казахов, действовавших по свистку Кравца безоговорочно и решительно.
«Потом считать мы стали раны…». Ещё на посадке я отметил разбитое стекло в тамбуре, затем обнаружились сломанные столики в вагоне и ещё что-то по мелочам. Казнова с Севастьяновым, оказывается, еще в бригаде проинструктировали бывалые люди, что с призывников нужно собрать деньги для возмещения ущерба, и это была устоявшаяся практика всех эшелонов, так как об этом же предупредил и Кравец. Этот вопрос я сразу отдал на откуп старшинам, к тому же они и сами меня об этом попросили – посчитали ущерб, согласовали с проводниками, сразу собрали бабки и, как я понял, сколотили при этом и свои небольшие капиталы на предстоящий дембель…
Где-то сразу после Намангана я сделал первую попытку установить военную организацию и произвести инвентаризацию призывников 10-го вагона. По документам народу было 101 человек, и спальных мест (даже с учётом третьих полок) на всех явно не хватало. В связи с этим было принято единственно верное решение – установить в каждом отсеке дневальство. Также были выставлены дневальные и в каждом из тамбуров, таким образом ситуация со спальными местами отчасти была разрулена. Сложнее было с инвентаризацией – перекличка оказалась малоэффективной – то откликалось сразу насколько человек, то и одного не дозовёшься. Хотя ситуация создалась непонятная – во время ночного пересчёта спящих и дневальных у меня получались явные излишки – 103 человека вместо 101, как ни крути, двое лишних…
Проблема была решена с помощью переводчиков. В Толькином, 11-м вагоне, ехали 3 группы допризывников с тремя офицерами во главе. Толька возглавлял группу человек в 30 – это были т.н «годичники» – призывники с высшим образованием. Вторая группа ехала в Монголию (старшего по фамилии я не запомнил). Третья группа – на Сахалин, её возглавлял лейтенант-двухгодичник Козубай Шишкураев, из киргизов (погоняло – Шишка).
Переводчика я подобрал из Толькиных национальных интеллигентов. Это был выпускник какого-то местного вуза Эркин Эгамов (дай ему, Аллах, здоровья). Мы запёрли оба тамбура, старшины запрессовали всех допризывников в одну половину вагона, и Эркин стал выкликивать фамилии по военным билетам, после чего выкликнутый отзывался и перебегал в другую половину вагона. Наконец военные билеты закончились, и на опустевшей половине вагона остались два человечка. Фамилий я не запомнил (хотя на их экзотические разновидности память у меня заточена). Помню, как звали одного из них – Кабилжон. У него на лице был огромный нарыв, оно было перекошено. В ходе допроса было установлено, что эти два парня из какого-то дальнего кишлака (по-русски, естественно, ни бум-бум) и должны были служить в стройбате 2 года, но (не перевелись ещё патриоты – наверняка эти два парня были потомки не басмачей, а краснопалочников) они решили ехать служить на корабли на 3 года.
Это была проблема. Первую попытку избавиться от них я сделал в Барнауле, который мы проезжали ночью, но тамошний помощник коменданта (из студентов), чуть в штаны не навалил, узнав, какую проблему ему надо решать самостоятельно, – замахал руками и убежал. После Барнаула ко мне подошёл Казнов и предложил их выкинуть из вагона на очередной остановке (на полном серьёзе): «Всё равно они у нас нигде не числятся». В ответ я его, конечно, обматерил – всё же ребята из самых лучших побуждений поехали служить на 3 корабельных года вместо 2 береговых….
Проблема была решена в Новосибирске – случай был характерный с ребятами из Средней Азии, и комендант-полковник забрал их у меня без звука. Всё же я думаю, что если бы эти ребята были распределены на флот, то из них вышли бы хорошие матросы…
Очень интересно! Просто интрига какая-то! Можно рассчитывать на продолжение?
да конечно