Воронов С. Спецназ ВМФ. Таллин. Радиоигра

В конце мая меня вызвал к себе командир. В кабине­те у него сидели два улыбчивых мужика. Командир вкратце пояснил мне «кто, куда, зачем», и мы отправи­лись ко мне в радиомастерскую. Там мужики достали из спортивной сумки прибор размером 20x20x30 см. Попросили охарактеризовать его. Открыл крышку. В глаза бросились две шкалы, под великолепными увели­чительными стеклами: грубой и точной настройки час­тот в герцах и метрах. Питание автономное, и от сети, 220 х 60 гц. Частота американская.

Включаю в сеть. Настраиваюсь на радиолюбительс­кую частоту. Начал вызов. Пошли ответы. Отвечала, в основном, Западная Европа. Запросил погоду и обыч­ные вопросы-ответы двусторонней связи между радио­любителями. Краем глаза секу реакцию гостей. Чув­ствую, что ребята прекрасно разбирают то, что я пере­даю и принимаю. Тогда, что им надо? Пошли опять к командиру. Мужики сказали, что я им подхожу, что от них тоже будут работать. Но они, мол, асы, а им требу­ется новичок, по легенде, недавно завербованный инос­транной разведкой.

Разрешение на работу с ними дал начальник развед­ки флота контр-адмирал Соловьев. Комитет госбезопас­ности проводил масштабные учения по выявлению вра­жеских агентов. Суть задания: передать из района, ог­раниченного территорией города Таллина, несколько радиограмм. Обязательными были: связь на указанных частотах, сеанс в районе вокзала и один сеанс — работа рации от электросети 220 вольт. С командиром обгово­рили детали. В штабе флота в разведуправлении меня переодели в штатскую одежду, дали «липовые» доку­менты, командировочные на трое суток.

Встретился с вышеуказанными товарищами. Еще раз получил полный инструктаж, номер телефона, на слу­чай непредвиденных обстоятельств, и пароль. Поинте­ресовался, как их найти после учений, и что делать с рацией. Они засмеялись: мол, найдем сами.

В Таллинн прибыл утром. Сдал сумку в камеру хране­ния и пошел осматривать окрестности для своей рабо­ты. Учения начинались в полночь. Потолкался на вок­зале, затем — в городе. Не по мне эта работа, не лежит сердце, и этим все сказано! Попробовали бы они найти меня в моей боевой среде. Пошел к морю. Добрался к памятнику Русалке. Два раза она меня выручала — вы­ручит и в третий. Начало смеркаться, и я вернулся на вокзал. Забрал сумку, зашел в привокзальный магазин, отоварился, и пошел в гостиницу, которую приметил еще днем. Начинаю выполнять советы командира Вик­тора Домысловского, как провести время в любом го­сучреждении без всяких записей о себе.

Гостиница закрывается в двенадцать ночи. В 23.45 захожу в холл. Администраторша — женщина лет соро­ка—сорока пяти. На стойке стоит стандартная картонка с надписью «мест НЕТ». Начинаю тихим голосом скар­мливать ей легенду казанской сироты. Вижу — баба опыт­ная. Прошу совсем немного: посидеть до утра на диван­чике. В углу стояли два промятых диванчика и между ними — кадка, то ли с фикусом, то ли с пальмой. Подхо­дит молодка с бельевой корзиной. Уже двоим поясняю, что у меня автобус утром в Маарду, а там меня ждет любимая тетя. Мне бы только ночь перекантоваться — на улице-то еще холодновато. Бью жалостью на чухон­ские женские сердца. Они о чем-то на эстонском языке переговаривают между собой, и молодая забирает меня с собой.

Помещение из двух комнат. В одной по стенкам стоят стеллажи, на которых пачками лежат постельные при­надлежности, в другой, побольше, — стеллажи с посу­дой, диван, столик, пара кресел, в углу — маленький холодильник. На холодильнике стоит телевизор. Одна­ко неплохо для кастелянши. Достаю из рюкзачка-сум­ки бутылку ликера «Старый Таллин», колбасу, сыр и коробку конфет. Хельга, так звали кастеляншу, подсуе­тилась, и на столе появилось печенье и электрочайник. Она куда-то выскочила и вернулась с девицей моего воз­раста. Молодую звали Лиза (на эстонском, Лииз). Она работала коридорной и подменяла на ночь администра­торшу. Та тоже заскочила «на минутку».

Не успели разлить по стопкам ликер, как появились двое мужиков. Судя по «треникам», это были постояль­цы гостиницы. Все друг друга знают. К моему ликеру появился «Кристалл». Начались обычные гостиничные посиделки. К явной радости мужиков, я от выпивки отказался. Часа в три ночи две пары нас покинули. Ос­тался я и Лииз. Отнес в соседнюю комнату свою сумку с рацией. Вернулся. Диван развернут, постелен, Лииз уже под одеялом. Не стал уточнять, зачем она осталась. Вспомнил песню в Феодосии:

Ах, гостиница моя, ты гостиница На кровать присяду я, ты подвинешься, Занавесишься ресниц занавескою, Я на час тебе жених — ты невеста мне… К пяти часам Лииз утихомирилась. Я за стенку. Вклю­чаю рацию в сеть. Антенну — рамкой на окно. Нахожу нужную частоту. Беру первый лист со столбцами цифр. Шестьсот знаков. В классе для меня — это пять минут работы, полевых условиях — минут десять. А к моей рации придан маленький ключик — это минут на двад­цать работы. Хорошо, что я взял с собой свой самодель­ный электронный ключ, за который меня начальники поругивали. Как чувствовал. А на нем я передавал в хорошую погоду до двухсот знаков в минуту. Трижды свой позывной, передача текста, трижды свой позывной и конец связи. Пять минут. Отлично, Серега. Привожу все в исходное. Заодно, присмотрев на полке большое пляжное полотенце, укладываю его в сумку. Пусть пер­вое главное управление КГБ списывает за счет учения. Быстро прохожу холл — за стойкой никого нет. Выбира­юсь на улицу и неспеша иду к вокзалу.

Сдаю сумку в камеру хранения и иду в привокзаль­ный буфет. Пара сарделек, хороший кофе (в те времена растворимое дерьмо не продавалось) и я, удобно устро­ившись в кресле зала ожидания, малость прикемарил. И снова в бой, «покой нам только снится». Забираю сумку и в район Кадриорга.

И опять, возле «Русалки»… Залезаю в кусты, рация прямо в сумке, выкидываю антенну, отрезок зеленого провода метров пять, без противовеса. Свои позывные, текст, позывные, вся работа заняла минут десять. Быс­тро собрался и по аллеям парка направился в сторону города, затем свернул к морю. На песчаной полоске на­чали появляться люди. Огляделся, играючи вырыл не­большую ямку в песке, засунул туда сумку, присыпал песком. Сверху постелил полотенце, разделся и лег за­горать, благо, погода была — лучше некуда.

Прошел пограничный наряд, трое в сапогах — однако, жарко… Головами не крутят — значит, никого не ищут. Ситуация: две радиограммы я передал, третью передам с пляжа, дальше что-нибудь придумаю. Необходимо выйти на связь с базой (Парусное). Вытаскиваю сумку. Все вещи заворачиваю в полотенце и иду к ближайшей пляжной раздевалке. Вешаю сумку на крючок, откры­ваю рацию, антенну перекидываю через стенку и на­крываю ее полотенцем. Одеваю наушники и начинаю входить в связь на любительской частоте.

RA2… Точной настройкой кручу верньер вправо-вле­во, есть — слышу свой позывной. Пошла работа. Узнаю почерк сослуживца Вовы Нижегородцева. Командир доволен, но приказал работать нормальным ключом. Понял. 73… КС… — всего хорошего, конец связи. Шуст­ро сворачиваюсь и ходу в парк. Вспомнив, что в Купе­ческой гавани была плавгостиница, на которой мы жили в период учений, направился в сторону порта.

По пути заскочил в магазин, малость затоварился хар­чами. Причал заполнен разнокалиберными суденышка­ми и судами. А вот и «Урал». Я даже название парохода вспомнил. Вахтенный у трапа на вопрос, кто старший на борту, ответил, что «дед», что на морском сленге оз­начает — старший механик. Объяснились, и он пропус­тил меня, подсказав, где искать старшего. С «дедом» мы положительно решили все вопросы, после того, как я пообещал после трудового дня накрыть «полянку».

Получив ключ от каюты, я сошел на берег. Надо ис­кать место для передачи третей радиограммы.

Сел в автобус и поехал не знаю куда, но знаю, зачем. Задремал. Конечная! — трясет меня кондукторша. Вы­лез, осмотрелся. Стоит еще пара автобусов. Запомнил марку своего транспорта и пошел искать место для ра­боты. Чувствуется, что здесь живет частный сектор. На русском языке лучше не обращаться. Кроме как «не-супрут» — не понимаю, в лучшем случае, ничего не ус­лышишь.

В конце маленькой улицы вижу мосток. Осматрива­юсь и залезаю под него, а в мыслях: за что мне такое наказание в конце четвертого года службы?

Односторонняя связь. Четырнадцать минут дурацким ключиком. Вылезаю из-под мостом и быстрым шагом иду к остановке. Повезло: посадка на мою марку. Не доезжая конечной остановки, выхожу. По пути затова­риваюсь спиртным и прогулочным шагом шествую к причалу. Осталось два сеанса. Подхожу к «Уралу». Флаг спустили. Вахтенный расплылся в улыбке: ждал только меня. Команда вся сошла на берег, кроме боцмана, элек­трика и матроса (он же и вахтенный). Помогаю ему за­тащить трап на борт. В каюте боцмана накрыли стол и… до двух часов ночи шел морской гудёж. Слава Богу, баб не было.

Я тоже пригубил из своего пятидесятиграммового ла­фитника на грудь, и до каюты добрался в здравом уме. Закрылся. Рацию — на столик, антенну — в иллюмина­тор. Связываюсь с Парусным. Принимаю: «ждать». Минут через десять сообщают, что мои знакомые про­сят повторить сеанс связи в районе пляжа, начинаю ныть, что я и так сгорел и у меня и недосыпание и… слышу стук в дверь каюты. Даю трижды сигнал: «меня засве­тили». Антенну вытаскиваю из иллюминатора, рацию — под стол. Вот и все. Finite la comedia.

Открываю дверь, а там боцман. Говорит, что вернулся «дед» с блудохода. Сердитый и злой, в одном лице. Я все понял. Хорошо, что у меня оставалась еще одна бу­тылка водки. Стармех, увидев меня с дарами магазина, отошел. А после первого полстакана пошли морские побасенки о неверных подругах. Разошлись в пять утра.

Без двадцати шесть утра — рацию на стол, антенну в иллюминатор, ключик на стол и пошел стучать… В на­чале седьмого я был на трапе, где уже находился боц­ман. Мы тепло с ним попрощались и я, сойдя по трапу на причал, знакомой дорогой двинулся на пляж.

Как-то все это мне не нравилось, да и голова совсем не варила после таких вечеров. По пути встретился пивной ларек. Кружка пива стоит 18 копеек, но если есть стой­ка, то 20 копеек. В Калининграде, соответственно, 20 и 22 копейки. Я присел за столик, сделал пару глотков любимого мною напитка. Живительная влага привела меня в край положительных эмоций.

«Серый, — сказал я себе, — что ты теряешь? Ничего! Еще два хороших глотка. Провел четыре сеанса связи на заказанных частотах и два — на любительских. Ко­мандир доволен. Два вечера дегустировал крепкие на­питки местного разлива с незнакомыми людьми, дав­шими мне приют и море удовольствий. Допив остатки пива и, с улыбкой деревенского дурочка, пошел на эша­фот. В том, что меня в этот раз возьмут живьем, я не сомневался.

Народ на пляже уже был. На старом месте я вырыл ямку, сунул туда рацию, включил ее. Осмотрелся — по­близости никого не было. Отстучал трижды позывные. Вытащил из гнезд шнур ключа. Вместо него вставил датчик цифровых кодов азбуки Морзе. Накрыл рацию краем полотенца. Сверху под голову положил свои по­житки. Лег на спину. В левой руке газета с прижатыми к ней листком телеграммы и датчик, а в правой — спецкарандаш.

Пошла работа. Вид со стороны: лежит молодой чело­век, загорает и попутно читает газету. Этот датчик я приспособил от Р-350. Он представлял собою на вид уменьшенный портсигар. На лицевой стороне десять канавок. Внутри канавок металлические квадратики и полоски — точки и тире. Над канавками обозначения от 0 до 9. От датчика отходят два шнура. Один — для под­ключения к рации, а другой — к карандашу, которым водишь по гнездам для передачи тех или иных цифр. За пять минут я передал полностью весь текст. Сунул дат­чик под полотенце, выключил рацию. Газету — на лицо и… заснул. Тяжело матерому «годуле» в таких экстре­мальных условиях!

Проснулся от того, что кто-то будит меня — «Молодой человек, вы сгорите». Убираю газету с лица. Будила женщина — рядом расположилось целое семейство. По­благодарил. Взглянул на часы. Спал два с половиной часа. Осмотрелся. Народу прибавилось. Еще раз побла­годарил и пошел к воде. Окунулся, поплавал. Прикрыв спиной сумку, кинул в нее рацию. Сверху вещи и еще раз поблагодарив соседей, пошел к ближайшей разде­валке. Теперь, главное, — уйти с пляжа.

«Ну, Серега, ты даешь!» Слышу рядом с раздевалкой голоса, высунулся — рядом проходит компания молоде­жи. Выхожу и пристраиваюсь в кильватер. Пляж — ав­тобус — вокзал — камера хранения — буфет. Две сардель­ки, и чашка кофе улучшили мою жизненную энергию, и я пошел осматривать вокзал и его окрестности.

Обошел весь вокзал, но ничего подходящего не на­шел. Расширил круг поиска. Эврика! Я увидел, как ма­невровый паровозик таскает вагоны, платформы, цис­терны туда-сюда. Я понял, что он формирует вагоны. Родился план — осталось продумать мелочи. Зашел в междугородку. Заказал город Приморск на номер ко­мандира. Сел в уголочке, жду вызова. По инструкции я должен сработать на железнодорожном вокзале. У «них», наверняка, здесь уже есть люди, чтобы захватить меня во время работы и представить меня вокзальному люду, как пособника клятого империализма. Я уже это прохо­дил. Но определить «кто есть ху» в зале, я не мог. Не учили.

Шумные, но разборчивые звуки из динамика: меня приглашают в кабинку. Снимаю трубку. Слышу голос командира. Доложил обстановку и сразу же перешел на просьбу продлить мне командировку. Причина? Пляж­ная девушка. Командир сказал, что если я не вернусь в Парусное в срок, то он продлит мне срок службы до 31 декабря 1962 года, и за полчаса до встречи Нового Года лично посадит в поезд. В наушниках раздалось: «Время кончилось!», и нас разъединили.

Я огорчился. Меня, матерого волка, прошедшего воз­дух, воду и торпедные трубы… Ладно, по возвращении разберемся. Тем более, Домысловский назвал меня по имени. Обычно — по фамилии. Буду исходить из того, что меня видят и «ведут» — так, кажется, на их сленге. Брать меня будут во время сеанса. Ну, что ж, детали-мелочи созрели. Буфет — камера хранения — туалет. В ручки сумки вставляю руки, получился рюкзак. Обе руки свободны. Стою, делаю вид, что жду, когда освободится кабинка. Люди заходят-выходят.

Вот он момент — у писсуаров никого нет. Быстро от­крываю дверь в помещение уборщицы, закрываю дверь за собой на засов. Прохожу по швабрам, тряпкам, вед­рам к следующей двери. Выхожу в женский туалет. Прошу прощения у двух девиц, красивших губы у зер­кала, и выскакиваю в коридор. Толкаю дверь с надпи­сью «Вход посторонним запрещен». Опять коридор. Слу­жебные двери направо и налево. В конце коридора — дверь черного хода.

Выхожу на задворки вокзала. Далее, по тропинке вдоль пути, мимо диспетчерской и вот — моя, конечная оста­новка — аккуратно сложенные штабели шпал. Хвалю себя: не напрасно потратил время, заглядывая во все вокзальные дыры.

Сквозь щели оглядываю свой путь. Никого! Вижу, формируется грузовой поезд. Залезаю на платформу. Начались гражданские сумерки. Состав гоняет манев­ровый паровоз туда-сюда: то — на один путь, то — на другой. Передал последнюю радиограмму. Соскочил с платформы на очередной остановке состава. Через со­рок мину я уже сидел в автобусе Таллинн—Вильнюс. И к обеду третьего дня столь необычной командировки я был в родном Парусном.

Сидя в кабинете у командира, я написал подробный отчет. Приехали мужики из КГБ. Такие же улыбчивые. Прочли и попросили распечатать для них мой отчет. Пошли взаимные вопросы-ответы.

О каких тайниках идет речь в отчете? Согласно полу­ченному указанию командира, в каждом месте работы я закладывал лист переданной мною шифровки. И сам спросил, смогут ли они также скрыто изъять их?

Почему я предпринял попытку (и довольно удачную) скрыться от наблюдения? Рассказал, что, ожидая связи в междугородке, обратил внимание, как минимум, на троих особей (соврал, никого я не видел), мною интере­сующихся. Понял, что вы меня заложили, и посчитал это нечестным. Могли бы в буфете подойти ко мне и попросить разыграть сцену задержания шпиона. Опыт у меня есть. Я это продемонстрировал два года назад. Попал в точку — они действительно были в привокзаль­ном буфете. Там меня и сдали. Не подумали, что я та­кой шустрый окажусь.

Кроме меня в городе и районах Таллина «работали» ещё несколько человек. Ушёл только я. Все места, от­куда я работал они засекли. Но перехватить меня не успевали. Интересовались, где я работал от сети 220 вольт. Гостиничных я им не сдал. Рассказал о каком-то хозблоке на задворье гостиницы. Особенно я их «огор­чил» на вокзале.

Потом мы с командиром были у начальника разведки ДКБФ контр-адмирала Соловьева. Вот кто смеялся от чистого сердца, слушая мой рассказ о вокзальных при­ключениях! А до слезного хохота его довел рассказ ко­мандира, как я, представив финансовый отчет нашему финансисту, где в приложении к нему были наклеены билеты: железнодорожные, трамвайные, автобусные, гостиничные, чеки магазинные. Получив по ним день­ги, представил точно такой же отчет товарищам из КГБ. Они его посмотрели, вернули обратно. Достали какую-то справку, вписали туда означенную сумму и тут же выдали ее мне. Где это видано, чтобы ГРУ и КГБ — две известные всему миру организации, оплатили этому аван­тюристу за два дня лежания на пляже?

Много лет спустя, мы с В.И. Соловьевым встретились в Ленинграде на баскетбольном матче извечных сопер­ников — ленинградского «Спартака» и московского «ЦСКА». Случайно наши места оказались рядом. Мы опознали друг друга. Я, капитан-лейтенант, учился в Военно-морской академии, а он уже был на пенсии в звании вице-адмирала. После матча мы посидели в кафе, где и вспоминали службу на Балтике.

И снова по утрам форма одежды «трусы — ботинки» и бег трусцой по маршруту Парусное—Дивное—Парусное. И никакие заслуги перед отечеством не дают никаких привилегий. Правда, уважение ко мне было. «Без вины виноватые» и «ни то, ни се» обращались ко мне по зва­нию — «товарищ главстаршина». «Женихи» и инструк­торы — по имени-отчеству. Годки, «отцы и дети» — по кличке — «Серый». И только командир, капитан 1 ран­га Домысловский, не иначе, как «Серега». Понемногу начал готовить себя к гражданской жизни.

До заветного ДМБ оставалось пара месяцев. И вдруг… В часть пришла разнарядка на поступление в Военно-морские училища. Желающих не было. Вступило в силу военное правило: коммунисты вперёд. Или партбилет на стол. «Fortuna non penis. In manus non tennis».

И вот я в Питере. Город Петродворец. Высшее воен­но-морское училище радиоэлектроники им. А.С. Попо­ва. Сдаю четыре экзамена: два — по физике и два — по математике на «отлично». Тренировка для будущей жизни. Пятый экзамен — сочинение. Сознательно де­лаю в нём около двадцати ошибок. Я же хитрый. Соби­раюсь вернуться в часть и через пару месяцев под марш «Прощание славянки» вернуться к гражданской жиз­ни. Но на мой хитрый болт нашлась бывалая флотская гайка, которая закрутила меня на десятки лет офицерс­кой службы.

Мне объявили, что я… зачислен на 4-й факультет в класс программистов. А с русским языком мне «помо­гут в процессе учёбы». Командир роты Витя Козлов до­бавил, что я должен в совершенстве владеть командно-матерным, а «великим и могучим» — со словарём. Так продолжилась моя служба Родине.