Прядкин С. Необычная командировка

Из серии «Мои не придуманные рассказы»

Вот смотрю я нынче по телевизору, как на Украине народ и даже его правители на колени на землю бухаются и только остается диву дивиться, что за обычай такой, откуда и почему он появился. А некоторые журналисты — это действо даже назвали новомодным. И надо же — это телевизионное зрелище что-то мне напомнило, причем до крайности неприятное. И ведь вспомнил, однако!

Наш корабль БПК «Достойный» Северного флота был построен на Керченском судостроительном заводе им. Б.Е.Бутомы в 1971 году. Для приемки корабля от промышленности был сформирован экипаж, в который был включен, и я в должности командира носовой зенитной ракетной батареи. Нам надлежало так же перевести корабль к месту его постоянной дислокации в Североморск. 
И, прежде, чем осуществить переход, в начале следующего года экипаж корабля отрабатывал полный курс всех положенных задач боевой подготовки в Севастополе в составе одного из соединений надводных кораблей Черноморского флота. На соединении нас особенно не привечали, во всем поучали как школяров младших классов, а поскольку мы были чужаками, беззастенчиво нагружали всевозможными гарнизонными и другими внекорабельными нарядами. 
Командир же соединения капитан 1 ранга Н.Я.Ясаков, создавалось такое впечатление, чуть ли не глумился над нами благодаря своим постоянным придиркам по поводу и без повода. Его любимыми занятием по прибытию на корабль было первым делом отстранение от дежурства дежурного по кораблю, причем совершенно не зависимо от того, были ли какие-то нарушения в ритуале встречи или замечания по службе, или их не было вовсе. А его любимыми выражениями в наш адрес были, мол, он доктор-хирург, а мы его больные пациенты. И он будет нас резать, т.е. лечить. При этом нам будет больно, но он нас непременно вылечит. Эх, скорей бы уж домой, на Северный флот! 
Так случилось, что в начале весны в период подготовки корабля к переходу на Север два военнослужащих радиотехнической службы — молодой матрос-первогодок Чернописчук и моряк «со стажем» старшина 2 статьи Буравлев подрались между собой. Причину драки нам командование корабля не доводило, но факт остается фактом, что весьма щуплый на вид Чернописчук , ухитрился сломать челюсть довольно крупному и массивному Буравлеву. Дело приняло весьма неприятный оборот, совершено уголовное преступление и командир корабля капитан 3 ранга А.И.Фролов в соответствии со своими правами и обязанностями возбудил уголовное дело. Предварительное следствие вел внештатный военный дознаватель корабля командир БЧ-1 капитан-лейтенант В.В.Сентюрин, а матрос Чернописчук был помещен в гарнизонный следственный изолятор, находившийся на территории гарнизонной гауптвахты. 
Часть офицеров и мичманов перед переходом на Северный флот убыла в отпуск, остальные, в том числе и я, занимались плановой подготовкой к этому мероприятию, а корабельная служба продолжала бурлить в своем безостановочном беге. В пол-уха я что-то слышал о расследовании этого мордобоя, но это меня совершенно не интересовало, поскольку своих хлопот было не меряно, хоть отбавляй. Особенно много проблем было с изготовлением документации по организации повседневной службы в строгом соответствии с местными требованиями. Она должна была быть, как говорится, «буква в букву» в соответствии с «сигнальными экземплярами», которые мы получали на короткое время от флагманских специалистов соединения, в которое мы временно входили. Это не смотря на то, что у нас она была уже отработана по североморским образцам, на основании действующих во всем Военно-Морском флоте нормативных документов, но которую черноморцы упорно не признавали. И никого совершенно не волновало, что на корабле всего одна печатная машинка в строевой канцелярии при одном-единственном писаре простого делопроизводства. Поэтому, каждый выкручивался, как мог по извечному корабельному принципу «горячку не пороть, но чтобы до утра все было». 


В один из теплых весенних дней вдруг вызывает меня командир корабля. Оказывается, я согласно организационному приказу являлся вторым внештатным военным дознавателем, о чем я после ознакомления с приказом под роспись совершенно и позабыл. И, поскольку первый внештатный военный дознаватель Сентюрин убыл в отпуск, то уголовным делом по матросу Чернописчуку придется заниматься мне. А по сему, я должен немедленно убыть в прокуратуру севастопольского гарнизона, и отработать возникшие у них по этому уголовному делу вопросы. 
Прибываю в прокуратуру и здесь узнаю, что у этого подследственного матроса в военном билете указана фамилия Чернописчук, а в комсомольском билете – Чорнописчук. К слову, как правильно, он и сам толком не знает. Поэтому, мне надлежит срочно выехать к нему на родину и привезти его свидетельство о рождении, которое является единственным юридически значимым документом, определяющим подлинность фамилии. И здесь же мне вручают командировочное предписание и даже выдают командировочные деньги, чего на флоте никогда не делается, а выдается компенсация уже после предоставления отчета за командировку. Тут же следователь просветил меня, что время поджимает, ждать почтой документ уже некогда, а это свидетельство о рождении очень важно, иначе на суде может возникнуть конфуз, когда подсудимый возьмет и откажется от фамилии, указанной в уголовном деле. И что тогда? Кого судить-то?

Итак, я всего из-за одной буквы «е» или «о» в фамилии этого матроса должен отправиться к нему на родину за его свидетельством о рождении. Ехать надлежало в какое-то село, названия которого уже и не помню, Шаргородского района Винницкой области. Прибываю на корабль, докладываю командиру корабля суть проблемы, а ему, судя по всему, она уже известна. 
И вот я в поезде Симферополь-Львов, отдыхая от бесконечной корабельной суеты, лениво потягивая пивко в почти пустом вагоне-ресторане, под стук вагонных колес любуюсь весенними красотами украинских пейзажей. За окном проплывают чистенькие аккуратно побеленные украинские хаты с шиферными шатровыми крышами, утопающие в цветущих садах вперемежку с зеленеющими полями и перелесками. Вышел на нужной мне железнодорожной станции и, спросив у местных жителей, на автобусе добираюсь до пункта назначения.
В сельсовете, здание которого я определил по развивающемуся над ним красного с голубой полосой по нижнему краю флагу Украинской ССР, меня встретил сам председатель – немолодой коренастый мужчина с добродушной улыбкой на лице. Очевидно, ему было известно о моем приезде, он ждал моего появления, тем более что моя военно-морская форма не вызывала у него никаких сомнений, что перед ним именно тот, кому надлежало передать свидетельство о рождении матроса Чернописчука. 

Крепко пожав мне руку, он достал из огромного с мелодичным звоном кованого сундука-скрыни нужный документ и передал его мне. Расписавшись в получении, я тут же подсмотрел правильную фамилию. Все верно – Чорнописчук его фамилия! Очевидно, что писарь, заполнявший комсомольский билет, оказался куда ответственнее, нежели работник военкомата. Поблагодарив, я, было, начал расспрашивать его, как добраться до железнодорожной станции, да не тут-то было! Мягко взяв меня под локоть, председатель сельсовета поведал мне, что он, якобы, сам служил на торпедном катере на Балтике, а у них в селе последний раз моряка видели лет 25 назад и по такому случаю, он приглашает меня к себе домой на свежину. А поскольку поезд на ближайшей станции в обратном направлении будет в районе полночи, то и проблему доставки меня на станцию он берет на себя. Деваться мне было некуда, да и что такое свежина, заодно хотелось узнать. 

И вот мы идем по сельской улице к нему домой под ласковым весенним солнышком вдоль утопающих в цветущих садах чистеньких украинских хат. Проходя мимо одной из них, председатель сказал, что это дом матроса Чорнописчука и его мать очень просила зайти к ней буквально на минуту. Не успел я сообразить, о чем он сказал, как он решительно надавил на клямку калитки и вошел во двор, увлекая и меня за собой. 
Посреди двора стояла далеко не молодая простоволосая худенькая женщина и, очевидно, ждала нас. По ее внешнему виду и зашуганному выражению лица было не трудно догадаться о лежащих на ее плечах тяжелой ноше домашних забот и деревенского труда. Увидев нас, она сразу поняла, что перед ней морской офицер с того самого корабля, на котором служит ее сын. И тут случилось то, чего я никак не мог ожидать. Она бросилась к нам навстречу и вдруг передо мной упала на землю на колени. Не успев дать мне опомниться, что происходит, она схватила своими натруженными руками мои руки и попыталась их целовать. Это было ужасно! Со смешанными чувствами недоумения, стыда, гнева и еще чего-то для меня позорного, я отдернул их, быстро отпрянул и выбежал на улицу. Для меня это был настоящий шок! Более отвратительного в тот момент ощущения я себе и представить не мог.

В моей голове был полный раздрай. Наверно, она подумала, что от меня может зависеть судьба ее сына? Но, ведь, это совершенно не так! Тогда зачем она это сделала? А вот председатель, который при виде этой картины был совершенно спокоен и равнодушно наблюдал за происходящем. Видя мое замешательство, и, очевидно, горящее гневом и стыдом лицо, он что-то пробормотал, типа «у нас здесь так принято» и попытался поскорее переключить мои чувства на ждущую нас свежину и, прибавив шагу, повел к себе домой, который оказался совсем рядом. 
Дальше все оказалось вполне банальным. В большой прохладной комнате украинской хаты, красиво украшенной различными кружевными накидками, занавесками и рушниками с украинским орнаментом, нас ждала нарядно одетая хозяйка. На застеленном ослепительно белой накрахмаленной скатертью столе у распахнутого окна красовалось огромное расписное глиняное блюдо с высокой горой наваленными вкусно пахнущими и изумительно приготовленными шматками молодой свинины. Собственно, это и была та самая свежина, на которую меня пригласил председатель сельсовета. Другим украшением стола был внушительных размеров запотевший граненый графин ледяного и чистейшего, как слеза ребенка, самогона и под стать ему большие граненые рюмки. Все это великолепие дополнялось благоуханием буйно цветущей под окном сирени. 


Ближе к вечеру, как бы невзначай, мимо окна, у которого мы пировали, проезжала грузовая машина. По знаку рукой председателя она остановилась и, после коротких проводов, ее водитель отвез меня на большую железнодорожную станцию города Жмеринки, знаменитого за своими пределами колоритом местного еврейства. 
И вот, на следующее утро, глядя из окна поезда Львов-Симферополь, поглядывая на все те же пейзажи живописного Подолья и вспоминая вчерашнюю встречу с матерью проштрафившегося моряка, они уже не вызывали у меня таких приподнятых чувств, как позавчера, а выглядели серыми и будничными. Все еще под впечатлениями этой коротенькой сцены я недоумевал, в чем смысл, на мой взгляд, ее поступка? Но со временем все это заслонилось повседневной жизнью и потихоньку ушло из моей памяти, а вот теперь мне стало абсолютно понятно и никакого недоумения уже не вызывает. Обыкновенная холопская черта перед любым власть имущим, которую плетью и рабским трудом веками привили населению Западной Украины польская шляхта, которая сегодня и проявляется в кажущихся нелепыми для нас, русских, традициях. А возможно, и в том числе, в ней, действительно, взыграли материнские чувства – вдруг это его сыну поможет?

Вместо эпилога.

Так получилось, что на заседании военного трибунала мне довелось быть начальником караула. Матрос Чорнописчук был осужден на 2,5 года лишения свободы. Остался в памяти эпизод: сразу же после заседания суда судьи, только что получивший срок Чорнописчук и я с конвоирами, прошли за ним следом в курительную комнату. И тут один из судей, подполковник юстиции, достал из какого-то свертка, очевидно, своего «тормозка» — обеда, большой бутерброд и со словами: «На, перекуси, теперь тебе не скоро удастся покушать», протянул его только что им же осужденному. Кто-то из конвоиров предложил ему закурить. Необычная картина: судьи, осужденный и конвой дружно «смолят» сигаретами в одной компании! 

И мне же довелось после суда отконвоировать Чорнописчука в милицию, которая в Севастополе находилось совсем рядом. Никаких наручников на его руках не было. Мы, как показалось бы со стороны, живописной группой из идущего впереди матроса в белой парусиновой рубахе и брюках из такого же материала, называемых на флоте рабочим платьем, под конвоем вооруженного офицера и двух автоматчиков просто прошествовали по совершенно пустынному тротуару мимо Пушкинского сквера до отделения милиции, где мне надлежало сдать осужденного. 
Нас провели в полуподвальное помещение, в глубине которого просматривались двери камер и после оформления соответствующих документов, милиционер принял Григория Чорнописчука от меня. Он вел себя совершенно спокойно, но вот, когда по требованию принимавшего его милиционера снимал ленточку с бескозырки с золотистой надписью «Военно-Морской флот», положенной для всех матросов и старшин новостроящихся и ремонтирующихся на судостроительных заводах кораблей, выражение его лица выдало смешанное чувство волнения, сожаления и скорби, что вот теперь он уже вовсе не моряк с боевого корабля, а обыкновенный заключенный, отбывающий срок по уголовному делу. 

А примерно через полгода, когда корабль находился уже на Северном флоте, от этого бывшего матроса пришло письмо своим сослуживцам. Оказывается, он попал под какую-то амнистию и уже вернулся на родину. Еще и подсмеялся над ними, как он их называл, москалями, что служить им еще, как медным котелкам, да присоветовал, мол, чтобы срок службы на флоте сократить, надо всего лишь своему сослуживцу свернуть челюсть.

7 комментариев

Оставить комментарий
  1. Рассказ хороший. Мне очень понравился

  2. Савелий

    Написано хорошо с юмором. Прекрасная композиция. Спасибо за интересный и познавательный случай. Надо все это собирать, чтобы оставить тем, кто придут после нас. Что у нас осталось о тех, кто были до революции? Что они переживали, как жили, как служили? «Капитальный ремонт» Соболева, «Арсен Люпен» Колбасьева, «Синее и белое» Лавренева и все? Есть еще Станюкович с его рассказами времен парусного флота, Есть Гончаров с его путешествием на «Палладе», есть Николай Задорнов с его «Цунами», «Хеддой» и другими рассказами и повестями. Есть сейчас Саша Покровский. Надо больше писать, чтобы через век, а может и больше люди знали о нас, о той стране в которой мы сегодня живем, ак мы служили, как любили. Спасибо вам за ваш труд. Почитаем еще с удовольствием. Пишите

    1. Коммент
      С интересом прочитал рассказ! Благодарю автора!
      Вспомнился, хотя и не забыть такой, случай во время моей службы.
      Служить мне довелось на ЭМ «Спокойный», куда попал служить после учебки в Североморске. Служил на нём с осени 1977 по весну 1980. Корабль был не ходовой. Молодым матросам доставалось от «годков», причём, за всё. И даже просто так. Спать давали не больше 2-3 часов в сутки. Помню, заснул даже во время утренней пробежки, в строю. Во премя дежурства дневальным «годули», бывало, обливали заснувшего стоя дневального «самца»… Били редко, выборочно. В основном — ленинградцев и москвичей. С тех пор ненавижу азеров и казахстанцев (в том числе — и русских). Защитником молодых был у нас «малый зам», т. е. замполит БЧ-5, ст. лейт. Боев. Молодых матросов он опекал до 1,5 лет службу. После этого срока они автоматически становились его личными врагами.
      Это предисловие. И вот, однажды на утреннем построении командир корабля зачитывает. На каком-то корабле, не помню уже название, молодой матрос не выдержал трудностей службы и в машинном отделении повесился. Его товарищ, случайно спустившийся в МО, успел перерезать верёвку. Финал таков: спасённого комиссовали, спасителю дали отпуск… После зачитывания этого приказа по флоту я услышал чей-то комментарий из нашей шеренги о том, что можно это попробовать!..
      И действительно — вскоре и на нашем корабле произошло подобное. Правда, не так благополучно. У меня загнило колено. Очень болело, хромал. Меня направили в наш лазарет. Матрос-санитары (или фельдшер) был отправлен на берег за доктором, который вскрыл абсцесс, и я на сутки был оставлен в лазарете. И как раз в это время и случилось то происшествие. Дело было так. Два молодых матроса на нашем корабле решили повторить вариант с комиссованием и отпуском. Т. к. мы служили в БЧ-5, после приёма пищи, молодые матросы бачковали (мыли посуду) не в кубрике, откуда их выгоняли отдыхавшие после обеда «годки», а в машинном отделении. А в него надо было спуститься по довольно длинному трапу. И вот, два матроса договорились: после обеда один (претендент на КМС, комиссование) с баком с грязной посудой спускается в машинное отделение по трапу, готовит верёвку с петлёй. Наверху трапа его ждёт товарищ. По коменде «Готов» «первый» вешается, «второй», как бы случайно, спускается вниз по трапу и обнаруживает товарища. Бачковым ножом перерезает верёвку и вынимает того из петли. По их плану одного должны были комиссовать, а второго — поощрить отпуском.
      Однако, всё пошло не так. Хотя и началось по плану. Но спасающий не смог тупым ножом перерезать верёвку! Испугавшись, он рванул с кубрик, нашёл другой нож, вернулся в машинное отделение и перерезал верёвку. Но прошло какое-то время и спасенный уже не дышал! Доктора, кажется, не было на корабле. Лёжа в лазарете, я видел, что матрос-фельдшер побежал делать укол в сердце и проводить реанимацию. Повесившегося спасли, поместили в госпиталь. «Специалисты» догадались, что был сговор между матросами, и стали «колоть» обоих матросов на чистосердечное признание. Но оба не признавались. Проходят дни, «дело» не раскрыто. И вот наш «малый зам», Боев, приходит в госпиталь к «спасенному» и говорит ему, мол, можешь не признаваться, это уже не важно: всё равно тебя комиссуют. Но твой товарищ уже признался в сговоре, но за спасение, всё равно поедет в отпуск. И тот повёлся! Признался в своём плане… В общем, одного, действительно, комиссовали. А второго — посадили…
      Мы же честно отслужили свои 3 года на нашем «Спокойном». В моря наш корабль не выходил, только готовился… Мы же, став старослужащими, на молодыми матросами не издевались.

      1. Андрей! Мы служили на «Огневом» в одно и то же время. Я командовал РТС, бывал ВРИО старпома, Жил с Боевым в одной каюте. В РТС был тоже случай: молодой ударил годка ножом. Не смертельно. Дали срок.

  3. Ну, да, на флоте не только безопасных работ. даже безопасных задумок нет!
    Вообще, явление годковщины — позор для любой части! Ведь вроде в бой вместе идти, а тут такое скотство.
    Ну, тогда замполиты всю дисциплину вывернули наизнанку, процветало стукачество, офицеры реально не имели власти. Матросы не имели денег, а если бы и имели — не могли их потратить, поскольку никода не увольнялись. Отсюда годковщина неизбежна, а выполнение задач никто не отменял. Хорошо быть офицером на корабле в советское время: ты и сам, как арестованный: и срок тянешь, и ущемить тебя любой начальник горазд но и боеготовность держать на уровне поставленных задач, и тогда ты вроде и какой-то начальник!!! Не офицер, а многостаночник какой-то! В антисанитарных условиях! Но сейчас прогресс вообще:
    Мой младшенький, получив диплом, немедленно был призван в автомобильную часть. Рядовым, понятно!
    Я был на присяге: два автомата на весь призыв. Строевая, — загляденье. Правда, глядя на прапоров и командиров, вспоминая правила ношения военной формы, другого ожидать было трудновато. Когда начальник бывал в части, кормили нанятые повара на три балла вполне. Но чаще его не было! Рацион и качество снижались автоматически ниже плинтуса или ватерлинии: сын, хоть и пехоте вроде служил, но числился матросом и даже пулеметчиком.
    Так вот где-то дня через три мой маленький пошел в умывальник умыться по пагубной гражданской привычке. Зашел, но был остановлен годком 18 лет, со сроком службы месяца в три, в окружении двух таких же обалдуев.
    Сыну было сказано, что когда эта троица здесь, то входить можно только постучав, с сигаретами и обязательным разрешением войти.
    Можно представить удивление ребенка в 23 года, весом в 110 кг и не имеющего жировой прослойки ростом 198. Но предъява была серьёзной.
    Кто служил раньше, знайте: теперь в армии (и на Флоте!) годками становятся через 3-6 месяцев! Прогресс!
    Да финал банален: спиной вопрошающего палуба была высушена, урок лично каждым из троицы повторен и усвоен. Инцидент исчерпан. Ребенок-то был в целом смирным и послушным. Правда либерастический период (как раньше квартирный вопрос) его немного испортил.
    Но ведь далеко не каждый (сам видел в госпитале) наш красноармеец весит 110, растет до 198 и не имеет жировой прослойки и легко поднимает на четвертый этаж здоровенное кожаное кресло: хотя тесно в плечах на поворотах.
    Но скинули коммуняк, пришли либерасты, сократили волевым приемом срока…. службы. И что, годковщины не стало?
    Страшно, что ценности гуманизма, этой тончайшей культурной миллиметровой прослойки силльно стерты и изменились. Раньше кухарка могла управлять государством, зато сейчас — любой либераст, с общими ненаучными едросовскими представлениями, рулит всем вообще.

  4. Сергей ты не много ошибся он на пол года прослужил больше

Добавить комментарий для Савелий Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *